Динесман Т. Г.: Ф. И. Тютчев. Страницы биографии. К истории дипломатической карьеры
I. В Мюнхене (1822—1837).
Страница 1

I. В МЮНХЕНЕ
(1822—1837)

13 мая 1822 г. восемнадцатилетний Федор Тютчев был причислен «сверх штата» к российской дипломатической миссии в Мюнхене — столице Баварии, одного из крупнейших государств Германского союза¹. Этим назначением, на долгие годы определившим его судьбу, он был обязан ходатайству гр. А. И. Остермана-Толстого, влиятельного родственника семьи Тютчевых².

Место чиновника «сверх штата», или, как его обычно называли, «внештатного атташе», было более чем скромным. Как видно из самого названия этой должности, внештатный атташе не входил в штат миссии, а следовательно не имел ни конкретных обязанностей, ни жалованья³. Тем не менее для восемнадцатилетнего юноши, едва сошедшего со студенческой скамьи, подобное назначение считалось большой удачей. Предполагалось, что талант, усердие, благоволение начальства и счастливый случай помогут молодому человеку продвинуться по служебной лестнице и сделать дипломатическую карьеру. К тому же предстоящая жизнь в баварской столице, расположенной вблизи Франции и Италии, сулила возможность непосредственного соприкосновения с западно-европейской культурой, а может быть и с ее выдающимися представителями. «Чудесное место!» — заметил о назначении Тютчева его университетский товарищ М. П. Погодин⁴.

11 июня 1822 г. Тютчев выехал из Москвы к месту своего назначения⁵. Он ехал не один. Своего юного протеже сопровождал гр. Остерман-Толстой, направлявшийся в Мюнхен, где в то время проводил большую часть своего времени⁶. Таким образом, рядом с Тютчевым находился старший друг, готовый

ТЮТЧЕВ
Портрет работы неизвестного художника (масло).
Москва, <1819—1820>

помочь ему освоиться в чужой стране, в непривычной обстановке.

Глава Мюнхенской миссии гр. Иван Илларионович Воронцов-Дашков принял своего нового подчиненного вполне благожелательно (вероятно, присутствие Остермана-Толстого сыграло в этом свою роль). «Новый атташе при моей миссии г-н Федор Тютчев только что приехал. Несмотря на малое количество дела, которое будет у этого чиновника на первых порах его пребывания здесь, я все же постараюсь, чтобы он не зря потерял время, столь драгоценное в его возрасте»^1*, — сообщал он вице-канцлеру гр. К. В. Нессельроде, возглавлявшему Коллегию иностранных дел⁷. Как видим, Воронцов-Дашков решительно не знал, чем бы он мог серьезно занять своего новоявленного атташе. Это не покажется странным, если принять во внимание функции, которые выполняла тогда российская миссия при баварском дворе.

В начале 1820-х годов Бавария не играла сколько-нибудь значительной роли в европейской политической жизни; при этом баварская дипломатия всецело ориентировалась на Россию. В результате у Мюнхенской миссии^2* в ту пору почти не было дипломатических задач в полном смысле этого слова. В обширной переписке миссии с Коллегией иностранных дел за 1822—1827 гг. собственно дипломатические проблемы фактически отсутствуют. В многочисленных депешах, направлявшихся на имя Нессельроде, сообщалось об указах короля и действиях правительства, о перемещениях и назначениях в кабинете министров, о событиях в королевской семье (рождения, свадьбы, похороны), о приемах во дворце и других официальных церемониях, о передвижениях короля и членов его семейства, об изменениях в составе дипломатического корпуса и т. п. Лишь изредка встречаются сообщения о реакции короля и правительства на те или иные события международной жизни или о слухах, циркулирующих в дипломатических кругах.

Как видим, деятельность Мюнхенской миссии практически сводилась к функциям информационного характера. С ними легко справлялся ее штат, который составляли три чиновника: чрезвычайный посол и полномочный министр гр. И. И. Воронцов-Дашков, первый секретарь миссии М. П. Тормасов и второй секретарь бар. А. С. Крюденер⁸— Тютчев и гр. Г. А. Ржевусский⁹), то никаких определенных обязанностей они не имели и лишь изредка выполняли отдельные поручения посла.

Мы почти не располагаем сведениями о том, как складывались служебные отношения Тютчева в первые три года его пребывания в Мюнхене. Единственный обнаруженный нами след его участия в делах миссии за это время — 9 депеш Воронцова-Дашкова в Коллегию иностранных дел, написанных рукою Тютчева в июне-октябре 1823 г.¹⁰. Другое, более весомое свидетельство этого участия обнаружил Р. Лэйн в Государственном архиве Баварии (Мюнхен). Согласно общепринятым правилам делопроизводства, в Мюнхенской миссии снимали копии со всех депеш, отправляемых в Петербург, и сохраняли их в архиве. Более года (с 4/16 января 1823 по 1/13 февраля 1824 гг.) изготовление таких копий было исключительной обязанностью Тютчева: его рукой скопированы все 110 депеш, адресованных за это время вице-канцлеру К. В. Нессельроде¹¹. Девять из них, упомянутых выше, были написаны им дважды — сначала он переписывал эти депеши с черновиков или писал под диктовку, а затем снимал с них копии для архива.

в делах Миссии не участвовал. Исключение составляют лишь 15 документов, в разное время написанных его рукой. Это письма Воронцова-Дашкова, а также лиц, его заменявших, министру иностранных дел Баварии, а также министру внутренних дел¹².

Итак, кратковременная роль переписчика и как ее результат — 125 документов, переписанных Тютчевым, — таков итог шестилетней его службы в Мюнхенской миссии под начальством И. И. Воронцова-Дашкова. О том, что его внештатный атташе фактически в делах миссии не участвует, Воронцов-Дашков весьма недвусмысленно писал 1/13 февраля 1825 г., поддерживая перед Нессельроде прошение Тютчева об отпуске: «Поскольку временное отсутствие сего чиновника не помешает исполнению дел Миссии, я беру на себя смелость удовлетворить оное прошение и обратиться к Вашему Высокопревосходительству с просьбой оказать благорасположение сему чиновнику, предоставив ему отпуск на четыре месяца»^3*.

Тем временем супруга А. И. Остермана-Толстого, графиня Елизавета Алексеевна, проживавшая в Мюнхене, настоятельно просила Воронцова-Дашкова ходатайствовать о присвоении Тютчеву придворного звания камер-юнкера. Отказать ей в этой просьбе он не счел возможным и 10/25 мая 1825 г. направил вице-канцлеру Нессельроде соответствующее ходатайство:

«Этот чиновник, наделенный незаурядными способностями, не потерял понапрасну те три года, что находился при моей Миссии. Употребив это время с большой пользой для себя, он вполне успешно выполнял и свои обязанности по службе, что побудило меня склониться к просьбам Графини Остерман, близкой его родственницы. В продолжении минувшего года Графиня не раз говорила мне, сколь признательна была бы она, если б я попросил Ваше Высокопревосходительство ходатайствовать перед Государем Императором о даровании г-ну Тютчеву придворного звания. Г-жа Остерман прибавляет, что о том же настоятельно просит и отец молодого человека, немощный старец, который настойчиво домогается, чтобы эта честь была оказана его сыну. Я не смею просить об оказании подобной милости как о награде за те три года, которые г-н Тютчев служил при моей миссии, поскольку труд, которым он занимался, не имеет большого значения и не дает ему права на сие изъявление Монаршей благосклонности. Однако я решаюсь присоединиться к просьбам Графини Остерман и ходатайствовать в его пользу, ибо не сомневаюсь, что в будущем он оправдает Высочайшую милость своим усердием и преданностью службе»^4*.

Несмотря на оговорку, что Тютчев не имеет заслуг, которые давали бы ему право «на сие изъявление Монаршей благосклонности», ходатайство Воронцова-Дашкова было удовлетворено без проволочек: 31 мая/12 июня Тютчев был пожалован в звание камер-юнкера Двора Его Императорского Величества¹⁵— оно придавало ему определенный статус в высшем обществе Мюнхена и открывало доступ к Королевскому Двору. Однако для служебной карьеры Тютчева оно не имело значения. Тем не менее этот эпизод как нельзя лучше демонстрирует, сколь необходима была Тютчеву (как, впрочем, и многим другим чиновникам) протекция влиятельных лиц для продвижения по службе и получения чинов и званий.

В день, когда указ о придворном звании был подписан, Тютчева не было в Мюнхене. В начале июня (нов. ст.) он воспользовался разрешенным ему отпуском и выехал в Москву, куда прибыл 11/23 июня, ровно через три года со дня своего отъезда в Мюнхен. К месту службы он возвратился лишь 5/17 февраля 1826 г., более чем вдвое превысив положенный ему четырехмесячный срок отпуска¹⁶.

Незадолго до возвращения Тютчева в Мюнхенской миссии произошло печальное событие: в ночь на 13/25 января скончался первый секретарь миссии Тормасов. В тот же день Воронцов-Дашков сообщил Нессельроде об этой смерти и тут же ходатайствовал о назначении второго секретаря миссии А. С. Крюденера на освободившуюся должность, а на его место — переводчика С. П. Бакунина¹⁷. Вполне возможно, что будь Тютчев в то время в Мюнхене, он мог бы претендовать на должность второго секретаря. Но прошло уже 8 месяцев со дня его отъезда, все сроки давно истекли и, вероятно, Воронцову-Дашкову даже не было известно, намерен ли его внештатный атташе вернуться в Мюнхен. Правда, полной уверенности в том, что присутствие Тютчева изменило бы решение посла, у нас нет — ведь предпочел же он Бакунина Ржевусскому, другому внештатному атташе.

Ходатайство Воронцова-Дашкова было удовлетворено лишь отчасти: Крюденер был определен первым секретарем, в назначении же Бакунина было отказано, и должность второго секретаря надолго осталась вакантной¹⁸.

А очень скоро — 27 апреля/9 мая — он отправился в длительный отпуск, оставив вместо себя первого секретаря Крюденера в качестве временного поверенного в делах¹⁹. Одиннадцать месяцев спустя Воронцов-Дашков вернулся из затянувшегося отпуска²⁰, однако теперь он находился в ожидании нового назначения, затем готовился к переезду, а потому дела Мюнхенской миссии и участь подчиненных не слишком его тревожили.

23 октября/4 ноября 1827 г. Воронцов-Дашков навсегда покинул Мюнхен; никто не был назначен на его место, и Мюнхенскую миссию вновь возглавил первый секретарь Крюденер в роли поверенного в делах²¹. Таким образом, миссия продолжала функционировать не только в неполном составе, но и при отсутствии руководства в лице полномочного представителя России.

— Иван Алексеевич Потемкин²². Назначение это состоялось перед самым началом войны с Турцией, объявленной 14/26 апреля. Вероятно, Нессельроде, до сих пор не торопившийся с назначением нового посла в Баварии, теперь, в преддверии уже предрешенной войны, во время которой неизбежно должна была активизироваться деятельность российских представительств в странах Европы, уже не считал возможным оставлять Мюнхенскую миссию без полномочного главы. Как бы то ни было, назначение состоялось, а через три недели — 17/29 апреля — на должность второго секретаря миссии, остававшуюся вакантной более двух лет, — был определен внештатный атташе Тютчев²³. Было ли это запоздалое назначение результатом чьих-то хлопот, остается неизвестным. Во всяком случае, в окружении Тютчева и его семьи не просматривается лицо, располагавшее необходимыми для такого ходатайства связями (А. И. Остерман-Толстой после смерти Александра I утратил прежнее влияние, покинул Россию и не мог помочь Тютчеву). Скорее всего Нессельроде просто позаботился о том, чтобы к приезду нового посла состав чиновников миссии отвечал штатному расписанию. Так или иначе, назначение состоялось, и в начале октября 1828 г. Тютчев получил жалованье за «майскую треть» года — 261 p. 33¼ коп.²⁴ Это было его первое жалованье за шесть лет пребывания в Мюнхене.

Так завершился первый этап службы Тютчева в Мюнхенской миссии. Итогом этих шести лет были: первая ступенька в дипломатической иерархии — должность второго секретаря миссии с жалованьем 800 р. в год; придворное звание камер-юнкера; чин коллежского секретаря, автоматически полагавшийся ему по истечении первых трех лет службы, и право на получение следующего чина, поскольку второе трехлетие его службы также истекло²⁵.

«В 1826 году, 23-х лет от роду, — рассказывает его первый биограф, — он женился в Мюнхене на милой, грациозной, умной, несколько старшей его вдове нашего бывшего министра при одном из второстепенных германскихдворов, Петерсона. Урожденная графиня Ботмер, она происходила по матери из рода Ганштейн. Таким образом Тютчев породнился разом с двумя старыми аристократическими фамилиями Баварии и попал в целый сонм немцев-родственников»²⁶.

Брак был счастливым. В лице Элеоноры Тютчев обрел любящую жену, преданного друга и неизменную опору в трудные минуты жизни. «Эта слабая женщина, — писал он родителям на одиннадцатом году супружества, — обладает силой духа, соизмеримой разве только с нежностью, заключенной в ее сердце <...> Один Бог, создавший ее, ведает, сколько мужества скрыто в этой душе. Но я хочу, чтобы вы, любящие меня, знали, что никогда ни один человек не любил другого так, как она меня»²⁷.

И. А. Потемкин прибыл в Мюнхен 2/14 октября 1828 г. — почти через год после отъезда своего предшественника²⁸. Новый посол очаровал всех — и светское общество Мюнхена, и дипломатический корпус, и своих подчиненных. Ум и любезность, доброта и неизменная доброжелательность, сердечность и простота в обращении снискали ему всеобщие симпатии и уважение²⁹

Сразу по приезде Потемкин стал давать поручения не только первому секретарю Крюденеру, но и Тютчеву. Уже вторая из отправленных им в Петербург депеш (11/23 октября: № 2) была написана рукой Тютчева, а в ноябре-декабре его же рукой написаны два письма Потемкина министру внутренних дел Баварии³⁰. Всего же из 37 депеш, которые Потемкин отправил Нессельроде в первые 9 месяцев своего пребывания в Мюнхене (октябрь 1828 г. — июнь 1829 г.), рукой Тютчева написано девять. Пять из них касаются частных эпизодов жизни дипломатического корпуса, в том числе и самой Мюнхенской миссии. Это краткие сообщения — о внимании, оказанном посланником Швеции новому русскому послу; об отъезде посла Сардинии; о приезде прусского наследного принца; об отъезде Потемкина в отпуск; благодарность за изъявление Высочайшего одобрения деятельности Крюденера в качестве поверенного в делах (награждение его орденом св. Анны)³¹. Однако такого рода «проходные» депеши Потемкин, в отличие от своего предшественника, отправлял редко. Главное место в его дипломатической почте занимали в это время две проблемы: 1) отношение короля Людвига I, его правительства и баварской периодической печати к России и в первую очередь, к войне, которую она вела с Турцией; 2) внешняя политика Баварии по отношению к другим государствам Германского союза.

С первой из этих проблем Потемкин столкнулся вскоре по приезде в Мюнхен. 7 ноября 1828 г.^5* «Augsburger Allgemeine Zeitung» (№ 313)^6* появилась статья под заглавием «Письмо из Константинополя» (подпись: Osman Joselub), в которой резко критиковалась внешняя политика России и действия ее армий на театре войны. Появление подобной статьи задевало не только Россию, но и короля Баварии: суждения, в ней высказанные, противоречили избранной им линии неизменной поддержки российской внешней политики и, прежде всего, войны, которую Россия вела с Турцией. В результате 9 ноября король подписал рескрипт, предусматривавший самые строгие санкции в отношении редакции газеты. Об этом эпизоде Потемкин известил Нессельроде депешей от 11/23 ноября (№ 8), приложив к ней королевский рескрипт в переводе с немецкого языка на французский; перевод был выполнен Тютчевым³². «Письмо из Константинополя» вызвало неожиданно громкий резонанс в Европе. Во французской печати («Courrier français» и др.) появились сообщения о том, что оно инспирировано правящими кругами Австрии. Необходимость снять с себя это обвинение вынудила австрийское правительство предупредить редакторов Allgemeine Zeitung, что, если их газета продолжит свои выпады против России, она будет запрещена на территории Австрийской империи. В свою очередь австрийский посол в Мюнхене представил Потемкину опровержение обвинений, предъявленных Австрии французской печатью (русский посол отнесся к этому опровержению весьма скептически). Все эти события изложены в двух депешах Потемкина (10/22 декабря и 31 декабря/12 января; № 13 и 15); обе депеши написаны рукой Тютчева³³.

Allgemeine Zeitung прекратила прямые антирусские выступления, Потемкин вскоре вновь был вынужден обратить на нее внимание своего правительства. 16 февраля 1829 г. на страницах этой газеты (№ 47) появилась корреспонденция из Брюсселя от 9 февраля (без заглавия). Анонимный автор ее утверждал, что, ввиду роста антимонархических тенденций в Европе, русский император готов прекратить войну с Турцией, дабы иметь возможность в случае необходимости противопоставить этим тенденциям вооруженную силу. В депеше от 5/17 февраля (№ 9) Потемкин известил Нессельроде об этой корреспонденции, прибавив, что было бы полезно организовать ее опровержение в одном из европейских органов печати; к депеше прилагались текст корреспонденции (вырезка из газеты) и ее перевод с немецкого языка на французский, выполненный Тютчевым³⁴.

Второй проблеме — взаимоотношениям Баварии с другими государствами Германского союза — посвящены почти все депеши Потемкина, отправленные в период с января по май 1829 г. Суть проблемы заключалась в том, что Бавария стремилась объединить южно-германские государства в единый таможенный союз. Осуществление этого плана должно было повлечь за собой значительные последствия политического характера, поскольку конечной целью предполагаемого союза было вывести эти государства из-под преобладающего влияния Австрии и ориентировать их на Пруссию.

ВИЗИТНАЯ КАРТОЧКА ТЮТЧЕВА (1827):
«Господин Тютчев. Камер-юнкер Е. В. Императора Всея Руси»

На обороте визитки — записка Тютчева В. А. Жуковскому

Рукой Тютчева написано первое сообщение Потемкина о действиях Баварии в этом направлении — о предложении короля вел. герцогу Баденскому присоединиться к соответствующему договору, уже заключенному между Баварией и Вюртембергом (депеша от 23 января/4 февраля; № 3)³⁵. Вслед за тем Тютчев перевел с немецкого языка на французский адресованную Потемкину конфиденциальную записку бар. Фаненберга, баденского посла в Мюнхене: «Размышления о политическом значении торгового союза между Баварией и Вюртембергом»^7*. Перевод был приложен к депеше Потемкина от 29 января/10 февраля (№ 5)³⁶ 17) — о заключении торгового соглашения между Баварией, Вюртембергом и Пруссией — написана его рукой³⁷.

Надо полагать, что Тютчев, уже вполне сложившийся, самостоятельно мыслящий человек, был не пассивным переписчиком, но автором депеш, написанных его рукой, или, по крайней мере участвовал в их составлении. И если часть этих депеш не имела особого значения³⁸, то остальные затрагивают два важнейших аспекта дипломатической переписки Потемкина.

К вопросу об авторстве Тютчева мы еще вернемся. Здесь же отметим, что если к девяти перечисленным выше депешам, написанным его рукой, добавить три выполненных им перевода, то окажется, что к каждой третьей депеше из числа отправленных Потемкиным в первые 9 месяцев его пребывания в Мюнхене, Тютчев имел самое непосредственное отношение. Из этого следует вывод: именно в ту пору он впервые начал более или менее активно участвовать в делах Мюнхенской миссии.

За эти восемь месяцев Потемкин имел возможность в полной мере оценить незаурядные способности своего второго секретаря. Несомненно, что именно в это время между ними сложились те дружеские, доверительные отношения и взаимопонимание, о которых позднее, когда Потемкин был переведен на новое место службы, Тютчев писал, облекая в ироническую форму свои сожаления: «Со стороны вице-канцлера грех разлучать два сердца, как будто созданные друг для друга»³⁹.

́льшая часть дипломатического корпуса разъезжалась. В конце июня 1829 г. отправился в отпуск и Потемкин⁴⁰. Перед отъездом он обратился к Коллегию иностранных дел с ходатайством о производстве Тютчева в следующий чин, полагавшийся ему после шести лет службы, т. е. с февраля 1828 г.: «Камер-юнкер Тютчев, пробывший в настоящем его чине долее законоположенного срока, беспорочным поведением своим и отличным усердием в исполнении возложенных на него обязанностей справедливым образом заслуживает благоприятного внимания начальства, почему я и беру смелость представить сего чиновника в чин титулярного советника»⁴¹.

Почти одновременно с Потемкиным в неофициальный отпуск отправился Тютчев; он отсутствовал около трех месяцев и возвратился к своим обязанностям 24 или 25 сентября⁴².

3 октября, через неделю после возвращения Тютчева, в Мюнхен пришло первое известие о том, что русско-турецкая война завершилась победой России и заключением мирного договора, подписанного 2/14 сентября в г. Адрианополе⁴³. Условия мира были согласованы между Россией, Англией и Францией — тремя державами, равно заинтересованными в ослаблении Турции на Балканах и в примыкающем к ним регионе Средиземноморья. Результатом этого соглашения стало важнейшее условие Адрианопольского мира — провозглашение независимости Греции, до тех пор входившей в состав Османской империи. Во всей Европе это событие было встречено как проявление высшей справедливости: христианская Греция освобождалась от многовекового ига мусульманских завоевателей.

⁴⁴. В тот же день, присутствуя на традиционном народном празднике, отмечавшемся в начале октября («Oktoberfest»), король совершил поступок, отнюдь не отвечавший придворному этикету: он лично поздравил каждого из чиновников Российской миссии с победоносным окончанием войны, тем самым публично продемонстрировав свое отношение к России и к победе, ею одержанной⁴⁵.

21 октября специальный курьер привез в Мюнхен копию Адрианопольского договора; Потемкин незамедлительно вручил ее королю⁴⁶. Вслед за тем в одной из мюнхенских газет было напечатано стихотворение короля «Императору России»^8* — панегирик Николаю I, прославлявший русского императора как защитника и освободителя угнетенной турками Греции. Об этих стихах Потемкин незамедлительно сообщил Нессельроде: «В одной из газет этой Столицы появилось стихотворение Короля Баварии, обращенное к Его Величеству Государю Императору, нашему Августейшему Повелителю. Сей плод поэтического дарования Короля, созданный в прошедшем году и, с соизволения Его Величества, явившийся в свет в ту самую минуту, когда торжество наших войск столь блистательно осуществляет надежды и чаяния Августейшего Поэта, несомненно являет собою слишком замечательный памятник чувств и настроений Его Величества, чтобы я не поспешил предложить его вниманию Вашего Высокопревосходительства. Стихотворение сие Ваше Высокопревосходительство найдет в печатной вырезке, к сему приложенной; осмеливаюсь присоединить к ней русский перевод в стихах, исполненный вторым секретарем Императорской Миссии камер-юнкером Тютчевым»^9*. К депеше прилагалось стихотворение короля (газетная вырезка; на немецком языке) и его перевод (под заглавием: «Императору Николаю I»; автограф Тютчева)⁴⁸. К. В. Пигарев предположил, что Потемкин послал этот перевод Нессельроде с целью привлечь к Тютчеву внимание петербургского начальства⁴⁹. Дружеское расположение, которое питал к своему второму секретарю Потемкин, позволяет признать это предположение вполне вероятным. Более того, не исключено, что именно он подал Тютчеву мысль перевести стихотворение короля.

— публичное выражение дружеских чувств в отношении русского императора⁵⁰. Что же касается перевода, то Нессельроде вежливо поблагодарил за него Тютчева в постскриптуме к своей депеше: «Я с удовольствием прочитал русский перевод этих стихов, выполненный Камер-юнкером Тютчевым, и прошу Вас, Милостивый Государь, поблагодарить его за этот перевод»^10*.

К концу 1829 г. Тютчев уже занимал довольно заметное место в мюнхенском обществе. Блестящий ум, широкое образование, самостоятельность, а порой и парадоксальность суждений, искрящееся остроумие и необыкновенное личное обаяние, которое отмечали все, кто был с ним знаком, делали Тютчева желанным гостем в светских салонах и не менее желанным собеседником в кругу университетских профессоров.

Принадлежность к дипломатическому корпусу, звание камер-юнкера, а также аристократические связи жены открывали Тютчеву доступ в придворные круги и светские салоны Мюнхена. «В этом мире, — вспоминал И. С. Гагарин, — Тютчев был вполне на месте и встречал радушный прием; он вносил в гостиные свой пылкий ум, ум, скрывавшийся под небрежной внешностью, который, казалось прорывался помимо его воли ослепительными остротами: его находили оригинальным, остроумным, занимательным»⁵². О том, какую роль играл Тютчев в этой среде, позволяет судить эпизод, имевший место в замке Эглоффсхейм, родовом поместье баронов Сетто — одного из видных аристократических семейств Баварии. Правда, эпизод этот относится к лету 1834 года, однако он характерен и для более раннего периода, интересующего нас в данный момент. Итак, направляясь в Мариенбад, Тютчев решает заехать на несколько часов в Эглоффсхейм, где в ту пору, как всегда в летние месяцы, находилось множество гостей. Один из них рассказывает: «На днях мы были приятно удивлены приездом г-на Тютчева; он направляется в Мариенбад, и г-жа Сетто, конечно, убедила его задержаться здесь. Он уезжает сегодня вечером»^11*«Мирное существование в Эглоффсхейме нарушено. Г-н Тютчев оказался камнем, брошенным в воду, и с тех пор здесь не прекращаются политические дискуссии, хотя главный возбудитель их уже отбыл»^12*.

Этот эпизод характеризует роль Тютчева в светском обществе Мюнхена. Здесь, как впоследствии в петербургских гостиных, он стал центром притяжения умов, своеобразным «ферментом», возбуждающим мысль собеседников, стимулирующим борьбу мнений. Напомним в этой связи, что беседы с Тютчевым ценил и такой выдающийся человек как гр. Максимилиан Монжела — в недавнем прошлом один из самых блестящих государственных деятелей Европы⁵⁵.

В то же время 26-летний Тютчев был «очень коротко знаком» с Шеллингом⁵⁶ — он беседует и даже спорит с ним как равный. Осенью 1829 г. знаменитый философ с симпатией и уважением отзывается о нем в разговоре с П. В. Киреевским, записавшим этот отзыв: «Это превосходнейший человек, очень образованный человек, с которым всегда охотно беседуешь»^13*. С неменьшим уважением и симпатией отзывался о Тютчеве и ректор Мюнхенского университета, известный филолог Фридрих Тирш. 12/<24> сентября 1829 г. П. В. Киреевский писал брату Ивану, что в беседе с ним Тирш «говорил о Тютчеве, как о своем очень хорошем знакомом, и очень хвалил его: “Это светлая голова, очень образованный человек и дипломат”^14*». В контексте нашего повествования этот отзыв обретает особое значение, ибо с именем Тирша связана попытка Тютчева предпринять самостоятельные действия в качестве представителя российской дипломатической миссии.

Фридрих Тирш, посвятивший себя изучению языка и культуры Древней Греции, принимал близко к сердцу судьбы современных греков. Он горячо сочувствовал греческому освободительному движению, был связан с Гетерией, входил в Баварский греческий комитет. С самого начала русско-турецкой войны Тирш видел в России освободительницу греческого народа, будущую вершительницу его судьбы. Когда победоносный исход войны был уже предрешен, Тирш начал обдумывать проблемы, связанные с предстоящим созданием нового государства — освобожденной Греции.

То, что это государство будет монархическим, сомнению не подлежало. Первостепенное значение Тирш придавал проблеме избрания будущего монарха, считая, что вся дальнейшая судьба Греции зависела от того, насколько разумно и взвешенно будет сделан этот выбор.

Казалось бы, естественно избрать короля из среды видных деятелей греческого освободительного движения, завоевавших популярность в народе. Однако в этой среде не было согласия, она распадалась на соперничавшие группировки, враждующие между собой. Тирш утверждал, что вступление на престол представителя одной из таких группировок вызовет со стороны других мощное сопротивление, ввергнув тем самым страну в мятежи и смуту, и вместо ожидаемого процветания приведет ее к разорению и упадку. Иная возможность — избрание на престол Греции лица, призванного из другого европейского государства. Такой король окажется «над схваткой», ему легче будет навести порядок в стране, особенно, если им станет лицо, обладающее опытом государственного управления. Однако и в таком решении Тирш видел серьезную опасность, поскольку чужестранец, не знающий ни языка, ни обычаев народа, которым он призван повелевать, навсегда останется чуждым этому народу, неизбежно будет совершать ошибки и рано или поздно окажется камнем преткновения на пути развития возрождающейся страны. Оптимальным решением, с точки зрения Тирша, было бы избрание на престол малолетнего принца, принадлежащего к одному из царствующих домов Европы. Юный король, опекаемый регентством, мог бы, при соответствующем воспитании, изучить язык своего народа, усвоить его обычаи и нравы, узнать его нужды и чаяния. Тогда к моменту совершеннолетия он будет подготовлен к тому, чтобы этим народом управлять. Продумал Тирш и кандидатуру будущего монарха. Это был 14-летний принц Оттон, второй сын короля Баварии.

10 сентября, за несколько дней до заключения Андриано-польского мира, Тирш обратился к королю Людвигу с письмом, в котором изложил основные положения своего проекта; позже он развил и тщательно обосновал этот проект в особой «записке» («mémoire»), которую облек в форму письма к известному эллинофилу Жану Габриэлю Эйнару, датировав это письмо 10 ноября 1829 г.⁵⁹.

«записку», был император Николай I — в нем он видел подлинного гаранта независимости и процветания Греции. А потому, едва завершив работу над «письмом к Эйнару», Тирш предпринял решительные действия с тем, чтобы довести его до сведения подлинного адресата. Конечно, он мог отправить «письмо» обычной почтой, однако понимал, что разумнее было бы прибегнуть к посредничеству какого-нибудь авторитетного ведомства, которое могло бы должным образом представить императору его проект. Таким ведомством в Мюнхене была только Российская миссия. С ее главой И. А. Потемкиным Тирш не был знаком, зато, как нам уже известно, он был очень хорошо знаком с Тютчевым. Ему-то и передал Тирш «письмо к Эйнару», копию же отправил королю Людвигу, сообщив в постскриптуме о шагах, предпринятых им с целью сообщить это «письмо» императору России:

«...я передал копию письма к г-ну Эйнару в русскую миссию г-ну Тютчеву, которого я весьма уважаю как вполне заслуживающего доверия и по образованию, характеру и убеждениям превосходного молодого человека. Он воспринял предложение именно так, как оно было задумано, понял отношение к нему Вашего Величества именно так, как и следует, и посоветовал мне сообщить через него это письмо русскому посланнику. Будучи предоставлен самому себе и хорошо понимая, что без поддержки какого-либо солидного ведомства не смогу достичь успеха, я был вполне готов сделать это, поскольку г-н Тютчев заверил меня, что г-н Потемкин, как и сам Тютчев, убежден в том, что эта идея ни в коей мере не исходит от Вашего Величества. В приложенной записке г-н Тютчев сообщает мне, что г-н Потемкин рассматривает это предприятие с полным участием и одобряет шаги, которые я предпринял^15*.

В записке, копию которой Тирш приложил к своему письму, Тютчев сообщал: «Записку, которую вы были любезны мне передать, я разыщу у г-на Потемкина, просившего меня оставить ее ему для прочтения на досуге. Могу сказать вам доверительно, что он очень одобряет вашу идею и поддерживает ваше намерение написать по этому поводу Императору. Я склонен думать, что со своей стороны он сделает все от него зависящее, дабы создать благоприятные условия в пользу вашей попытки»^16*.

Все это происходило во второй половине ноября 1829 г.⁶²— церковную утварь для новой греческой церкви в Мюнхене. Таким образом, у Тирша появилась не только возможность, но и прямая обязанность обратиться к императору лично. 3 декабря благодарственное письмо было написано. Заканчивая его, Тирш просил императора обратить внимание на прилагаемые «листки», т. е. на его «письмо к Эйнару»⁶³.

Пакет с этими документами Тирш отправил Тютчеву для пересылки императору. Однако Потемкин отказался отправить его от имени Российской миссии. 11 декабря Тютчев известил об этом Тирша: «Я имел удовольствие получить Ваше письмо к Императору и поспешил отправить его почтой во избежание какого-либо недоразумения. Повторю вам то, что уже имел честь говорить вам однажды, а именно, что г-н Потемкин не взял на себя официальную передачу вашего письма ввиду того, что ни один дипломат не может передать своему Двору никакой бумаги, с которой не ознакомился предварительно»^17*.

ФРИДРИХ ТИРШ
Гравюра. 1858

С именем Тирша связана попытка Тютчева

русской дипломатической миссии в Мюнхене (1828—1829)

Неловкость этой мотивировки очевидна. Ведь ничто не мешало попросить у Тирша разрешения вскрыть пакет и ознакомиться с его содержанием (к тому же для русского посла оно вовсе не было секретом). По-видимому, Потемкину нужна была отговорка, скрывающая истинную причину отказа. Скорее всего она заключалась в беспокойстве короля, опасавшегося подозрений в том, что он, король, является инициатором планов Тирша в отношении принца Оттона. В подобной ситуации Потемкин должен был считать пересылку «письма к Эйнару» через посредство своей миссии бестактностью в отношении короля Людвига. Возможно, что по этой же причине он не исполнил своего намерения, о котором Тютчев извещал Тирша в цитированном письме от 11 декабря, а именно: в ближайшее время информировать Нессельроде о «записке», обращенной к Эйнару «как о событии, имевшем место в Мюнхене» («comme d’un incident qui s’est passé à Munich»), с приложением копии «записки». Во всяком случае, в депешах Потемкина за декабрь 1829 — январь 1830 гг. «письмо к Эйнару» ни разу не упомянуто. Что же касается пакета, предназначенного Тиршем для пересылки императору через посредство Российской миссии, то судьба его неизвестна^18*. Как бы то ни было, два с половиной года спустя на конференции держав-покровительниц принц Оттон был рекомендован к избранию на трон Греции.

Следующий эпизод служебной деятельности Тютчева также связан с именем Тирша. Но прежде чем обратиться к нему, необходимо сделать небольшое отступление и возвратиться к началу 1829 г.

^19*, Потемкин высказал мысль о необходимости организовать противодействие антирусским тенденциям европейской печати, принимающим все более агрессивный характер. Он писал: «Вредное возбуждение, производимое в публике статьями подобного рода, заставляет подумать о пользе, которую могло бы принести перо искусного публициста, если бы он, не следуя каким-либо определенным поручениям, а вооружившись здравым смыслом, взял на себя опровержение лживых и коварных измышлений, а также безрассудных суждений по поводу современных политических событий»^20*. Далее Потемкин сообщал, что известный мюнхенский публицист Фридрих Линднер (русский подданный; курляндец по происхождению) выразил готовность действовать в этом направлении. «Репутация искусного публициста, которую этот писатель приобрел в Германии, а также положение подданного Его Императорского Величества — положение, коим он гордится, — побуждают меня рекомендовать его вниманию Вашего Высокопревосходительства»^21* — пишет в заключение Потемкин, прилагая к депеше адресованное К. В. Нессельроде письмо, в котором Линднер выразил готовность полемизировать с антирусскими выступлениями европейской прессы (в частности, английской)⁶⁶.

Нессельроде санкционировал привлечение Линднера к сотрудничеству, подчеркнув при этом, что какое бы то ни было давление на него полностью исключается: «Мы не решаемся давать ему более определенные указания по поводу исполнения задачи, которую он взял на себя по собственному побуждению, ибо нам кажется, что едва он, под воздействием посторонних внушений, обратится к темам, ему заданным, статьи его неизбежно утратят свой независимый характер, составляющий их главное достоинство, источник идей автора тут же будет угадан, и с этого момента его произведения перестанут производить то благое воздействие, которого ныне мы можем ожидать»^22*.

«неустанно трудится, направляя общественное мнение Германии по Восточному вопросу» путем публикации в Allgemeine Zeitung серии соответствующих статей («n’a pas cessé de travailler à rectifier l’opinion publique en Allemagne sur la question d’Orient»): «Благодаря непосредственному воздействию его собственного дарования, а также влиянию, оказанному им на самых известных сотрудников «Всеобщей газеты»^23*, которые, подобно Тиршу и Хормайеру, со временем восприняли те же идеи и поддержали их, доктор Линднер более, нежели кто-нибудь другой, способствовал изменению тенденции этой газеты, столь уважаемой в Германии, возвращению ее к воззрениям более беспристрастным и к более справедливой оценке политики Императорского Кабинета»^24*.

Разумеется Тютчев, еще недавно принимавший непосредственное участие в составлении депеш, касавшихся выступлений , враждебных по отношению к России, знал об идее Потемкина противопоставить подобным выступлениям «перо искусного публициста», а также о шагах, предпринятых им в этом направлении. О том, что Тютчев не только знал об этой идее, но и сочувствовал ей, свидетельствует тот факт, что очень скоро он сам принял активное участие в аналогичной акции по отношению к другому публицисту.

Это произошло в самом начале февраля 1830 г. Идиллическая картина, нарисованная Потемкиным в цитированной депеше, внезапно изменилась.

3 февраля в Лондоне открылась конференция, в ходе которой представители России, Англии и Франции должны были решить ряд проблем, связанных со становлением Греции как самостоятельного государства. За несколько дней до этого Allgemeine Zeitung — 2 февраля; без заглавия). Статья эта представляла собой перепечатку анонимного «письма из Эгины», помещенного в турецкой газете «Courrier de Smyrne» от 6 декабря 1829 г. Смысл «письма» сводился к тому, что Россия является главным, а точнее — единственным врагом Греции, что ее цель подчинить себе Грецию, превратить ее в свою провинцию; неизвестный автор призывал Францию и Англию спасти «несчастную страну» от этих преступных притязаний. Появившись накануне открытия Лондонской конференции, подобная статья могла серьезно скомпрометировать Россию в глазах общественного мнения не только Германии, но и всей Европы.

Потемкин поспешил информировать Нессельроде об этом беспрецедентном выпаде газеты. 3 февраля, в день окончания публикации статьи, он писал: «Смею утверждать, что никогда доныне общественный здравый смысл не подвергался более тяжкому оскорблению, ибо, не довольствуясь извержением самых грубых поношений в адрес Императорского Правительства, не довольствуясь призывами к недоверию и вражде по отношению к России, и даже к ее уничтожению, автор статьи с наглой недобросовестностью путает и искажает самые общеизвестные факты, переставляет действующих лиц и приписывает другим державам ту роль, которую Россия сыграла в последних событиях; дабы возбудить ненависть к ней, он обвиняет Россию в стремлении к тому самому злу, коему она препятствовала, и намерения той партии, против которой она неустанно боролась. Сей памфлет, в коем клевета говорит языком возбудительным, явно предназначен к тому, чтобы воздействовать на массы: каждый здравомыслящий и сколько-нибудь образованный человек отбросит его с отвращением. Что же касается его происхождения, то невозможно усмотреть в этом памфлете выражение чьего бы то ни было личного мнения, каким бы сумасбродным оно ни являлось; никто не согласится взвалить на себя подобную нелепость, не находя в этом прямой и к тому же значительной выгоды. Это соображение, равно как и необъяснимая услужливость, с которой Allgemeine Zeitung согласилась перепечатать эту возмутительную статью полностью, не сопроводив ее никакими поправками, побудили меня предпринять некоторые разыскания, дабы убедиться в истинной позиции этой газеты»^25*.

Сноски

^1* «Le nouvel attaché à ma Mission M-r Théodore Tuttscheff vient d’arriver. Malgré le peu d’occupation que cet employé aura nécessairement dans le commencement de son séjour ici, je tâcherai néanmoins de ne point lui faire perdre un temps si précieux à son âge». Здесь и далее французские тексты приводятся в современной орфографии.

^2* Под этим названием российская миссия при баварском дворе часто фигурирует в делах Коллегии иностранных дел (затем Министерства иностранных дел). Будем придерживаться его и мы.

^3* «Comme l’absence temporaire de cet employé ne saurait entraver l’expédition des affaires de la Mission, je prends la liberté d’intercéder en faveur de sa demande et de prier Votre Excellence d’avoir l’extrême bonté de lui accorder un congé de quatre mois»¹³.

^4* «Cet employé qui est doué de beaucoup d’intelligence a mis son temps à profit depuis les trois années qu’il est à ma Mission. Il l’a employé d’une manière très utile pour lui et satisfaisante pour le service et ce sont ces considérations qui m’ont engagés à condescendre au désir de M-me la Comtesse d’Ostermann, sa proche parente. Elle m’a fait savoir plus d’une fois dans le courant de l’année passée combien elle me serait reconnaissante si je priais Votre Excellence d’obtenir des bontés de l’Empereur l’uniforme de la Cour pour M-r de Tuttscheff. M-me d’Ostermann a joint à ses instances celles du père de ce jeune homme, vieillard infirme et qui paraît ambitionner ardemment cette faveur pour son fils. Je n’ose pas la réclamer à titre de récompense pour les trois années que M-r de Tuttscheff a passé à ma Mission, car le travail qu’il a eû n’est pas assez important pour mériter cette preuve de bienveillance de la part de Notre Auguste Maître, mais j’ose intercéder en sa faveur et joindre mes prières à celles de M-me la Comtesse d’Ostermann dans la certitude qu’il saura justifier à l’avenir cette haute faveur de Sa Majesté Impériale par son zèle et son dévouement au service»¹⁴.

^5* До сих пор мы опирались в наших датировках на выдержки из русских дипломатических документов, которые всегда датировались двояко — и по старому, и по новому стилю. В дальнейшем это правило будет соблюдаться в отношении всех источников с двойными датами. Что же касается событий западноевропейской жизни, сообщений западноевропейской печати, донесений иностранных послов и т. п. фактов, то они датируются только по новому стилю. Так же будут датироваться и события мюнхенской жизни Тютчева в тех случаях, когда они не связаны с источниками, имеющими двойную датировку.

^6* Allgemeine Zeitung.

^7* «Considérations sur l’importance politique de l’alliance commerciale entre la Bavière et le Würtemberg».

^8* «An Russlands Kaiser».

^9* «Il vient de partaître dans une feuille de cette Capitale une pièce de vers du Roi de Bavière, adressée à Sa Majesté l’Empereur Notre Auguste Maître. Cette production des talents poétiques du Roi, qui date de l’année dernière, et qui, d’après l’autorisation de Sa Majesté paraît au jour, dans le moment même où le triomphe de nos armées réalise d’une manière si éclatante les vœux et les espérances de l’Auguste Poète, est sans doute un monument trop remarquable des sentiments et des dispositions de Sa Majesté pour que je ne m’empresse point de le mettre sous les yeux de Votre Excellence. Elle trouvera la pièce originale dans l’imprimé ci-joint, à laquelle je prends la liberté de joindre une traduction en vers russes, faite par le second secrétaire de la Légation Impériale le gentilhomme de la Chambre Tutcheff»⁴⁷.

^10* «J’ai lu avec plaisir la traduction en vers russes de cette même poésie, faite par le gentilhomme de la Chambre Tutcheff, et je vous prie, Monsieur, de l’en remercier»⁵¹.

^11* «Nous avons été agréablement surpris il y a quelques jours par l’arrivée de M. de Tutcheff qui passe à Marienbad et qui Madame de Cetto a naturellement cherché à retenir ici. Il repartira ce soin»⁵³.

^12* «On ne s’entend plus du tout à l’Egloffsheim. M. de Tutcheff a été le morceau de sucre jeté dans la bouilloire et depuis ce temps les discussions politiques n’en finissent plus, quoique le principal moteur en soit parti»⁵⁴.

^13* «Das ist ein sehr ausgezeichneter Mensch, ein sehr unterrichteter Mensch, mit dem man sich immer gern unterhält»⁵⁷.

^14* «Das ist ein sehr guter Kopf, ein sehr gebildeter Mensch und ein Diplomat»⁵⁸.

^15* «...habe ich den Brief an Hrn. Eynard abschriftlich dem Hrn. v. Tutcheff bei der russischer Gesandtschaft dahin mitgeteilt, den ich als einen ganz zuferlässiger und ebenso durch Bildung wie durch Charakter und Gesinnung ausgezeichneter junger Mann hochachte. Er faßte den Vorschlag, ganz wie es gemeint war und das Verhältnis Eurer Majestät zu ihm ganz wie es ist und riet mir den Brief durch ihn auch dem russischen Gesandten mitteilen zu lassen. Allein auf mich gewiesen und wohl fühlend, daß ich ohne irgend einen Vorschub von einer anerkannten Behörde nicht vorrücken könne, war ich dazu um so mehr bereit, da Hr. v. Tutcheff mich versicherte, daß Hr. v. Potemkin eben so sehr wie er selbst überzeugt sei, daß diese Sache in keiner Weise von Eurer Majestät ausgegangen sei. In beiliegenden Billet des Hrn. v. Tutcheff berichtet mir derselbe, daß Hr. v. Potemkin die Unternehmung mit aller Teilnahme betrachtete und die Schritte billigt, die ich getan habe»⁶⁰.

^16* «Je vais chercher le mémoire que vous avez eu la bonté de me communiquer, chez Mr. de Potemkin, qui m’avait prié de le lui laisser pour pouvoir le lire à son aise. Je puis vous dire confidentiellement qu’il goûte beaucoup votre idée & qu’il approuve que vous en écriviez à l’Empereur. Je suis même porté à croire qu’il fera de son côté ce que dépend de lui, pour créer quelques chances de plus en faveur de votre démarche»⁶¹.

^17* «J’ai eu le plaisir de recevoir votre lettre à l’Empereur et me suis empressé de la remettre à la poste pour prévenir tout malentendu. Je vous répéterai ce que j’ai eu déjà l’honneur de vous dire une fois: s<avoi>r que M. de Potemkin ne se chargeait pas de la transmission officielle de votre lettre, vu qu’aucun agent diplomatique ne peut se charger de transmettre en Cour un écrit quelconque, dont il n’eût pris connaissance au préalable»⁶⁴.

^18* Слова «la remettre à la poste», сказанные Тютчевым по поводу этого пакета в цитированном выше письме от 11 декабря, допускают различную трактовку. В переводе К. В. Пигарева, цитированном нами, они звучат как «отправить его почтой». Этот вполне закономерный перевод позволяет сделать вывод: Тютчев, убедившись в нежелании Потемкина отправить пакет Тирша официальным путем, решился самостоятельно послать его простой почтой. Однако Р. Лэйн трактует эти слова иначе (что также допустимо): он полагает, что Тютчев воспользовался почтой, чтобы возвратить его Тиршу («returns the lettre». — Lane 1. P. 226, 227).

^19* См. выше, с. 16.

^20* «L’excitation préjudiciable que ces sortes de publications produisent dans le public, font pressentir l’utilité que l’on pourrait retirer de l’emploi d’une plume habile, qui sans aucune mission spéciale, se chargeait de combattre par les armes d’une saine raison, les assertions mensongères ou insidieuses et les jugements téméraires que l’on se permet à l’égard des événements politiques du temps»⁶⁵.

^21* «La réputatuon d’habileté dont cet écrivain jouit en Allemagne, et sa qualité de Sujet de Sa Majesté l’Empereur Notre Auguste Maître, dont il se glorifie, m’ont déterminé à lui prêter mon entremise auprès de Votre Excellence».

^22* «Si nous hésitons à le munir d’une direction plus spéciale pour l’accomplissment de la tâche dont il s’est si spontanement chargé c’est parce qu’il nous paraît que du moment où il travaillerait sur des thèmes donnés et sous l’influence de suggestion étrangère, ses articles perdraient néccessairement ce caractère d’indépendance qui constitue leur principal mérite, que la source à laquelle l’auteur aura puisé ne manquerait pas d’être dévinée, et que dès lors ses productions cesseraient d’opérer le bien que nous pouvons nous en promettre à présent»⁶⁷.

^23* «Gazette Universelle» («Всеобщая газета») — французский перевод заглавия газеты «Augsburger Allgemeine Zeitung», употребляемый в депешах Потемкина.

^24* «Le Docteur Lindener, tant par la puissance directe de son talent, que par l’influence qu’il a exercé sur quelques autres correspondants les plus célèbres de la «Gazette Universelle» qui comme Thiersch et Hormayer, ont par la suite adopté et soutenu les mêmes idées, a indubitablement contribué plus qu’aucun autre à changer la tendance de ce journal si accrédité en l’Allemagne, à le ramener à des doctrines plus impartiales, et à une appréciation plus équitable de la politique du Cabinet Impérial»⁶⁸.

^25* «Jamais, j’ose le dire, un plus grave insulte n’avait été faite au bon sens public, car non content de vomir les plus grossières invectives contre le Gouvernement Impérial, d’appeler sur la Russie toutes les défiances, toutes les inimitiés, et la destruction même, l’auteur de l’article avec une impudence de mauvaise foi qui confond, dénature les faits les plus notoires, intervertit tous les rôles, transporta à d’autres puissances la part que la Russie a prise aux derniers événements et l’accusant d’avoir voulu tout le mal qu’elle a empêché, lui prête, pour la rendre odieuse, les intentions d’un parti qu’elle n’a cessé de combattre. Ce pamphlet, où la calomnie parle un langage incendiaire, semble évidemment destiné à agir sur les masses; tout homme sensé et quelque peu instruit le rejetterait avec dégoût. Quant à son origine, il est difficile de l’attribuer à une opinion individuelle quelqu’extravagante qu’on la suppose; nul ne consentirait à s’imposer tant de déraison, qui n’y trouverait un intérêt direct et puissant. Cette considération, ainsi que l’inexplicable complaisance avec laquelle la rédaction de la Gazette Universelle s’était prêtée à reproduire ce scandaleux article dans tout son étendue, et sans l’accompagner d’aucun correctif, m’engagèrent à faire des recherches, pour m’assurer de la véritable position de ce journal»⁶⁹.

^95* «Immédiatement après mon audience le Roi, ayant assisté à une fête populaire, qui se célèbre annuellement ici dans les premiers jours d’Octobre, daigna adresser ses compliments les plus gracieux à chacun des employés de ma Légation».

Примечания

¹ Послужной список Тютчева. Л. 1 об. — 2.

² «Странная вещь — судьба человеческая! — писал Тютчев родителям в октябре 1840 г. — Надобно же было моей судьбе вооружиться уцелевшею Остермановою рукою, чтобы закинуть меня так далеко от вас!» (Пигарев. С. 41; А. И. Остерман-Толстой потерял руку в битве при Кульме в 1813 г).

³ Отметим, что за все годы, в течение которых Тютчев числился при Мюнхенской миссии «сверх штата», его имя ни разу не фигурирует в документах, отражающих поступление жалованья чиновникам миссии.

⁴ Тютчев в дневнике и воспоминаниях М. П. Погодина. Вступ. статья, публ. и комментарии Л. Н. Кузиной // ЛН-2

⁵ Дата отъезда Тютчева из Москвы, а также дата его приезда в отпуск в 1825 г. устанавливаются по записи, сделанной его «дядькой» Н. А. Хлоповым на обороте иконы, завещанной им Тютчеву: «Святого апостола Варфоломия, день в которой мы с Федором Ивановичем выехали из Москвы в Боварию, 1822-го, июня 11, и возвратились того же месяца и числа 1825-го года» (ЛН-2. С. 604; факсимиле).

⁶ Аксаков. С. 17.

⁷  11); получена 28 июля/9 августа 1828 г. // Пигарев. С. 41.

⁸ Состав миссии известен из отношения И. И. Воронцова-Дашкова в Министерство иностр. дел Баварии от 1/13 февраля 1823 г. // Мюнхенская миссия 30. Л. 142—143.

⁹ Там же.

¹⁰ Депеши И. И. Воронцова-Дашкова К. В. Нессельроде за 1823 г.: 30 мая/11 июня (№ 38), 13/25 июня (№ 41), 31 августа/12 сентября (№ 70), 20 сентября/2 октября (№ 72, 73, 75), 5/17 октября (№ 76, 78), 18/30 октября (№ 79) // Канцелярия КИД. № 8064. Л. 90, 101, 141, 145, 147, 183, 199, 201, 208.

¹¹ . Р. 20, 38—39. До недавнего времени описанные здесь документы хранились в Мюнхене (Bayerische Hauptstaatsarchiv. Russishe Gesandschaft in München. Volume 10). В марте 2002 г. все они были переданы в АВПРИ, где хранятся ныне (Оп. 522. Д. 17. Л. 1—252).

¹² Lane 7. Р. 40—41.

¹³ . № 17. Л. 160; 23 февраля/7 марта 1825 г. Тютчеву был разрешен четырехмесячный отпуск (Послужной список Тютчева. Л. 2).

¹⁴ Канцелярия КИД 8069. Л. 446—449 (на франц. яз.); Современники о Тютчеве. С. 183 (перевод).

¹⁵ Послужной список Тютчева. Л. 1 об. — 2.

¹⁶ ЛН-2. С. 436). В Послужном списке Тютчева дата его возвращения не значится; указано только, что он «на срок явился» (л. 2). Вероятно, находясь в России, Тютчев ходатайствовал о продлении отпуска и получил его.

¹⁷ Канцелярия КИД 8074. Л. 40, 42.

¹⁸ Ответ на ходатайство Воронцова-Дашкова в делах Мюнхенской миссии нами не обнаружен. О его содержании позволяет судить отношение А. С. Крюденера в Министерство иностранных дел Баварии (6/18 декабря 1826 г.) — в нем перечислен состав Мюнхенской миссии: Чрезвычайный посол и полномочный министр гр. Воронцов-Дашков, секретарь бар. Крюденер, переводчик С. Бакунин и два атташе — гр. Ржевусский и камер-юнкер Тютчев (Мюнхенская миссия. № 31. Л. 31).

¹⁹ Депеша А. С. Крюденера К. В. Нессельроде. 28 апреля / 10 мая 1826 г. // . № 8072. Л. 3).

²⁰ Депеша И. И. Воронцова-Дашкова К. В. Нессельроде. 20 марта/1 апреля 1827 г. // Канцелярия КИД. № 8078. Л. 3.

²¹ Канцелярия КИД. № 8076. Л. 43, 49.

²² Формулярный список И. А. Потемкина. 1835 // АВПРИ. Ф. 159 (Департамент личного состава и хозяйственных дел). Оп. 464 (Формулярные списки чиновников МИД 2745. Л. 3 об.

²³ Послужной список Тютчева. Л. 1 об. — 2.

²⁴ Мюнхенская миссия. № 18. Л. 137. В то время при составлении отчетности и денежных ведомостей год делили на «трети»: январскую (январь-апрель), майскую (май-август) и сентябрьскую (сентябрь-декабрь).

²⁵ —IX; чины XIII и XI классов в XIX в. были фактически отменены). Для получения следующего чина (VIII класс) полагалось 4 года выслуги. Тютчев был зачислен в Коллегию иностранных дел 21 февраля/5 марта 1822 г. в чине губернского секретаря (XII класс) (Послужной список Тютчева. Л. 1 об. — 2), значит, право на следующий чин (коллежского секретаря — X класс) он получил в феврале 1825 г. Указ о его производстве был подписан через год — 29 марта/10 апреля 1826 г., однако срок службы Тютчева в новом чине считался с февраля 1825 г., что выражалось формулой: «произведен в чин коллежского секретаря со старшинством с 25 февраля 1825 года» (Послужной список Тютчева. Л. 1 об. — 2). 31 октября/12 ноября 1829 г. Тютчев был произведен в чин титулярного советника (IX класс) с той же формулой: «со старшинством с 25 февраля 1828 г.» (там же).

²⁶ . С. 24.

²⁷ Письмо Тютчева родителям. 15/27 апреля 1837 г. // Тютчев. Т. II. С. 24.

²⁸ Канцелярия КИД. № 8082. Л. 3.

²⁹ Ср. характеристику, которую дает Потемкину Элеонора Тютчева в связи с его отъездом из Мюнхена: «Никто не мог надеяться на второй экземпляр Потемкина; думаю, что второго и нет в России» (Современники о Тютчеве

³⁰ Канцелярия КИД. № 8082. Л. 7—9 Lane 7. Р. 44.

³¹  2, 11, 12); 1/13 января и 8/20 июня 1829 г. (№ 1 и 21) // Канцелярия КИД. № 8082. Л. 7—9, 41, 43; № 8086. Л. 21—21 об., 93.

³² Канцелярия КИД. № 8082. Л. 14—18.

³³ . № 8086. Л. 4—9, 12—14.

³⁴ Там же. Л. 64—65 об.

³⁵ Там же. Л. 27—29 об.

³⁶ Там же. Л. 48—48 об.

³⁷ —87 об.

³⁸ См. примеч. 31.

³⁹ Тютчев. Т. II. С. 36.

⁴⁰ Депеша И. А. Потемкина К. В. Нессельроде. 8/20 июня 1829 г. № 21 // . № 8086. Л. 93.

⁴¹ Депеша И. А. Потемкина П. Г. Дивову. 9/20 июня 1829 г.// Мюнхенская миссия. № 18. Л. 189 (черновик). Ходатайство Потемкина было удовлетворено 31 октября/12 ноября 1829 г. (см. примеч. 25).

⁴² — на основании депеши об отпуске Потемкина, написанной рукой Тютчева 8/20 июня (Канцелярия КИД. № 8086. Л. 93). Время его возвращения устанавливается на основании письма П. В. Киреевского А. П. Елагиной от 14/26 сентября 1829 г.: «...вчера ввечеру узнал, что Тютчев, которого прежде не было в Минхене, наконец возвратился (РГБ. Елаг. 7.58. Л. 16 об.; см. также: Рус. архив. 1905. № 5. С. 116 — неточный текст).

⁴³  37 // Канцелярия КИД. № 8086. Л. 107.

⁴⁴ Депеши И. А. Потемкина К. В. Нессельроде. 21 сентября/3 октября и 26 сентября/8 октября 1829 г. № 38 и 39 // Канцелярия КИД 8086. Л. 109 об. и 111 об. В первой депеше сообщается, что король «сегодня вечером» («ce soir») возвращается в Мюнхен после летнего отдыха; во второй — что король принял Потемкина «на следующий день после своего возвращения» («le lendemain de son arrivée»).

⁴⁵ «Тотчас после аудиенции, мне данной, Король посетил народный праздник, который ежегодно отмечается здесь в первых числах октября, и там милостиво удостоил своими поздравлениями каждого из чиновников моего Посольства»^95*. (Депеша И. А. Потемкина К. В. Нессельроде. 26 сентября/8 октября 1829 г. № 39 // Канцелярия КИД. № 8086. Л. 112—112 об. «Октябрьский праздник» («Oktoberfest») был установлен королем Максимилианом I в честь бракосочетания кронпринца Людвига (с 1825 г. короля Людвига I) с принцессой Терезой. Праздник быстро стал народной традицией и ежегодно отмечался в Мюнхене на «Лугу Терезы» (Teresienwiese).

⁴⁶  43 и 44 // Канцелярия КИД. № 8086. Л. 122—122 об. и 124.

⁴⁷ Депеша И. А. Потемкина К. В. Нессельроде. 12/24 октября 1829 г. № 45 // Канцелярия КИД 8086. Л. 128—128 об.

⁴⁸ Там же. Л. 129 и 130—131. Установить, в какой газете было напечатано стихотворение короля, не удалось. Перевод Тютчева впервые опубликован в статье К. В. Пигарева «Ф. И. Тютчев и проблемы внешней политики царской России» («Лит. наследство». Т. 19—21. М., 1935. С. 180—181); см. также: Тютчев Ф. И. Лирика. М.: Наука, 1965 г. Т. II. С. 78—79.

⁴⁹ Тютчев Ф. И. Лирика. М., 1965. Т. II. С. 348.

⁵⁰ Депеша К. В. Нессельроде И. А. Потемкину. 9/21 ноября 1829 г. // Канцелярия КИД 8087. Л. 30—30 об. (черновик; без номера).

⁵¹ Там же. Л. 30 об.

⁵² Тютчев в Мюнхене. С. 61.

⁵³ Письмо К. Пфеффеля Эрн. Дёрнберг. 21 июля 1834 г. // . Ф. 1. Оп. 1. Ед. хр. 480. Л. 123—124 (на фр. яз.); Современники о Тютчеве. С. 194 (перевод).

⁵⁴ Письмо К. Пфеффеля Эрн. Дёрнберг. 26—27 июля 1834 г. // . Ф. 1. Оп. 1. Ед. хр. 480. Л. 126 (на фр. яз.); Современники о Тютчеве. С. 194 (перевод).

⁵⁵ Пфеффель Карл. <Заметка о Тютчеве> // ЛН-2

⁵⁶ Письмо П. В. Киреевского брату Ивану. 12/<24> сентября 1829 г. // Рус. архив. 1905. № 5. С. 122.

⁵⁷ Письмо П. В. Киреевского брату Ивану. 7/<19> октября 1829 г. // Московский вестник, 1830. Ч. I. № 1. С. 115.

⁵⁸ РГБ. 99.8.17. Л. 8 об. См. также: Рус. архив. 1905. № 5. С. 121—122 (немецкая фраза опущена); Осповат А. Л. Из материалов для биографии Тютчева // Изв. АН СССР. Отд. лит-ры и языка. Т. 45. 1986. № 4. С. 352.

⁵⁹ Полный текст этих документов см.: Thiersch F. De l’état actuel de la Grèce et des moyens d’arriver à sa restauration. Leipzig, 1833. V. I. P. 308—313.

⁶⁰ ünchen. N. L. Ludwig I, ARO 30 (копия, без даты; цитируется по ксерокопии, любезно предоставленной г-ном Роналдом Лэйном редакции «Литературного наследства» в 1986 г.); Письма к Тиршу. С. 541 (перевод).

⁶¹ Lane 1. Р. 226 (на фр. яз.); Письма к Тиршу. С. 541—542 (на фр. яз. и перевод); . Т. II. С. 11 (перевод).

⁶² Цитированные письма Тирша королю Людвигу и Тютчева Тиршу даты не имеют. Обоснование их датировки см.: Lane 1. Р. 226; . С. 542.

⁶³ Thiersch F. Op. cit. P. 315. Копию этого «письма» (3 декабря 1829 г.) обнаружил Р. Лэйн (Lane 1. Р. 226).

⁶⁴ . Р. 227 (на фр. яз.). Письма к Тиршу. С. 543 (на фр. яз и перевод); Тютчев

⁶⁵ Канцелярия КИД. № 8086. Л. 63.

⁶⁶ Там же. Л. 63 об. Письмо Линднера к Нессельроде, приложенное к депеше, не сохранилось. О том, что Фридрих Людвиг Линднер (Lindner) происходит из Курляндии и является русским подданным, Потемкин сообщил в той же депеше (Л. 63 об.).

⁶⁷ Депеша К. В. Нессельроде И. А. Потемкину. 24 апреля/6 марта 1829 г. (без №) // . № 8087. Л. 16 об. — 17.

⁶⁸ Депеша И. А. Потемкина К. В. Нессельроде. 15/27 октября 1829 г. № 47 // Канцелярия КИД. № 8086. Л. 172.

⁶⁹  5 // Канцелярия МИД. 1830, № 158. Л. 16 об. — 17. Цитированный отрывок впервые опубликован Р. Лэйном по копии, обнаруженной им в Bayerisches Hauptstaatsarchiv (Lane 1. P. 229—230).