Федор Тютчев: Летопись жизни и творчества Тютчева. 1848 г.

Январь. 16. Петербург. К. В. Нессельроде ходатайствует перед императором о назначении Тютчева чиновником особых поручений V класса и старшим цензором при Особой канцелярии МИД. Высочайшая резолюция на ходатайстве: «Исполнить».

О назначении Тютчева чиновником особых поручений V класса и ст. цензором, л. 1.

Февраль 1. Петербург. Согласно ходатайству К. В. Нессельроде, Тютчев назначен чиновником особых поручений и старшим цензором при Особой канцелярии Министерства иностранных дел V класса с окладом 2430 р. 32 к. в год.

К. В. Нессельроде — Тютчеву. Петербург. 9 февраля 1848//Там же, л. 9.

Февраль 24/<Март 7>. Петербург. В петербургских газетах появляется первое сообщение о начале Февральской революции в Париже. Описываются события 22 февраля и предшествующих дней, сообщается об отречении короля Луи Филиппа и бегстве королевской семьи, о провозглашении республики и создании временного правительства.

В последующие дни газеты подробно освещают развитие событий в Париже.

Февраль, конец — Март, конец. Петербург. Тютчевы получают три письма К. Пфеффеля (от <14>/26 февраля, <23 февраля>/6 марта и <3>/15 марта). В них описаны события Февральской революции в Париже, свидетелем которых оказался Пфеффель.

«Пишу вам чаще, чем в обычное время, полагая, что письма мои приобретают некоторый интерес благодаря месту и обстоятельствам, среди которых я нахожусь».

К. Пфеффель — Э. Ф. Тютчевой. Париж. <3>/15 марта 1848//Современники о Тютчеве. С. 224, прим. 1 (пер. с фр. яз.).

«Вы совершенно правы, полагая, что письма, которые вы в последнее время пишите нам так часто, должны интересовать нас <...> Пишите нам подробно о положении дел в Париже и в тех городах, через которые вы будете проезжать. Как можно подробнее, прошу вас, милый друг; ваши письма читаются с жадностью не только нами, но и некоторыми из наших близких знакомых».

Э. Ф. Тютчева — К. Пфеффелю. Петербург. 15/27 марта 1848//Современники о Тютчеве. С. 224 (пер. с фр. яз.).

Три указанные письма Пфеффеля см.: Мураново, ед. хр. 482, л. 137—142 (на фр. яз.).

Февраль, конец — Март. Петербург. Посещая семью Карамзиных, Тютчев знакомится с письмами А. Н. Карамзина, сообщавшего подробности событий, происходивших в революционном Париже. На фоне этих сообщений уверения

Карамзина, что мирные жители Парижа не подвергаются опасности, кажутся Тютчеву неубедительными; вместе с тем Тютчев делится с Карамзиными своими тревогами по поводу последствий, которыми чреваты разворачивающиеся на Западе революционные события. Узнав из писем родных об этих тревогах Тютчева, А. Н. Карамзин обвиняет его в пустом теоретизировании, в беспомощности перед лицом реальных событий.

«Мы до упаду смеялись при рассказе о глупых страхах Тютчева. Я так смеялся, что потерял всякую возможность сердиться на обиду против меня, заключавшуюся в подозрениях, будто я говорю неправду о спокойствии и безопасности, которыми мы наслаждались в Париже. Передайте ему от меня, пожалуйста, что я узнаю в нем одного из тех бесчисленных алармистов и трусов, разглагольствования которых я слышу здесь во всех легитимистских гостиных, или, пожалуй, еще из той семьи трусливых умов, которым нравится только теория, которых путает всякое действие и которые отступают перед своей собственной идеей и отрицают ее, как только с уст невинных завсегдатаев парламентской болтовни она спускается в факты, в практическую жизнь».

Письма А. Н. Карамзина. 1847—1848 <Публ. Е. В. Петухова>//Исторический сборник. Труды Историч. комиссии АН СССР. Т. 3. Л., 1934. С. 302 (пер. с фр. яз.). Подробное описание революционных событий в Париже см. в письмах А. Н. и А. К. Карамзиных (Там же. С. 278—304 (пер. с фр. яз.).

По-видимому, и в семье Карамзиных взгляды Тютчева не встретили отклика. Полгода спустя, 2 августа, Е. П. Ростопчина писала П. А. Вяземскому об Е. А., Е. Н. и С. Н. Карамзиных: «... их уличают в якобинстве и сочувствии революции, если не в санкюлотизме. Боюсь, что в наше бурное время эти дамы могут дойти до оправдания насилия» (РГАЛИ, ф. 195, оп. 1, ед. хр. 2683, л. 15об.; на фр. яз.).

— Апрель. Париж. Брат Тютчева Николай проводит здесь несколько месяцев вместе с К. В. Толбухиным.

«Ваш деверь и Толбухин проводят большую часть времени с нами и предполагают, как и мы, покинуть Париж, если события не примут более благоприятный оборот».

К. Пфеффель — Э. Ф. Тютчевой. Париж. <14>/26 февраля 1848//Мураново, ед. хр. 482, л. 131 (на фр. яз.).

Н. И. Тютчев упоминается и в других парижских письмах Пфеффеля к сестре <(2>/14 февраля, <23 февраля>/6 марта, <28 апреля>/10 мая 1848)//Мураново, ед. хр. 482).

Март <3>/15. Париж. К. Пфеффель посылает Тютчеву свою статью, в которой критически оценивает политическую ситуацию, сложившуюся в Париже после начала Февральской революции, и высказывает тревогу за судьбу государств Южной Германии (февральские события вызвали в этих государствах революционный подъем). Статья написана в форме письма к Г. Кольбу, редактору Allgemeine Zeitung.

«... поскольку этот журналист, вероятно, не напечатает моего письма, я посылаю его вашему мужу с просьбой просмотреть его на досуге. Он увидит, что я вовсе не разделяю нелепых предубеждений моих соотечественников против России и что я ставлю спасение Германии в зависимость от сохранения союза, который спас нас уже однажды и утрата которого привела бы нас к гибели».

К. Пфеффель — Э. Ф. Тютчевой. Париж. <3>/15 марта 1848//Современники о Тютчеве. С. 224, прим. 2 (пер. с фр. яз.).

«Ваше письмо г-ну Кольбу доставило большое удовольствие моему мужу, взгляды которого по некоторым вопросам так замечательно совпадают с вашими».

Э. Ф. Тютчева — К. Пфеффелю. Петербург. 15/27 марта 1848//Современники о Тютчевепер. с фр. яз.).

Основная идея статьи Пфеффеля: «спасение» Германии от революции заключается в союзе с Россией, ибо только Россия в состоянии содействовать сохранению абсолютивистского режима в германских государствах. Эта мысль вполне отвечала точке зрения Тютчева на взаимоотношения России и Германии, высказанной еще в 1844 г. (см.: Летопись 1999. С. 270).

Март 15/27. Петербург. Э. Ф. Тютчева сообщает К. Пфеффелю о реакции Тютчева на революционные события во Франции и Германии. Отмечает прозорливость, с которой Тютчев заранее предвидел неизбежность этих событий.

«А что сталось с нашими злосчастными австрийскими бумагами после венского шквала, который унес князя Меттерниха? <...> Ах, если бы все наше состояние было здесь и если бы я раньше послушала совета моего мужа, который с начала года не переставал твердить о неминуемом кризисе — и мне, и многим другим недоверчивым людям <...> он выказал, особенно за последние несколько месяцев, поистине изумительную проницательность. Тем не менее он чрезвычайно взволнован и огорчен всем происходящим, — гораздо больше, чем многие из тех, для кого все это оказалось куда более неожиданным».

Современники о Тютчеве. С. 224 (пер. с фр. яз.).

В тот же день. Петербург. Письмо К. Пфеффелю в Париж (приписка к письму Э. Ф. Тютчевой от 15 марта).

Тютчев делится с Пфеффелем мыслями, вызванными чтением его «письма» к Г. Кольбу. Кратко излагает свою точку зрения на проблему «Россия и революция»:

«... революция, последнее слово вывихнутой цивилизации, которую мы старались считать болезнью роста, есть ничто иное как рак. Можно ли надеяться ограничить опустошения путем самых жестоких операций, или же вся кровь во всей массе отравлена? Вот вопрос, который будет разрешен через несколько недель. Для тех, кто интересуется в частности Россией, вопрос сведется к следующему: революция, которая для Запада является внутренней подтачивающей болезнью, для России представляет ощутительного материального врага, который грозит не ее душе, но ее существованию <...> Сумеет ли в настоящее время революция подавить анархию, которая ее раздирает, и превратиться в вооруженный и дисциплинированный крестовый поход против нас и бросит ли вновь, как и в 1812 году, весь Запад на нас — вот вопрос, который должен обнаружиться в ближайшие дни».

СН 22. С. 278—279 (1-ая паг.; на фр. яз.), 264—265 (2-ая паг.; пер.); с неверной датой: 14/26 марта 1848 г.

<Март 15>. Петербург. «Местничество». Присутствовали также: Ф. Ф. Вигель, Мих. Ю. Виельгорский, П. А. Плетнев и А. С. Строганов.

«В воскресенье (14 марта) <...> подали мне записку от князя Вяземского, который приглашал меня в понедельник слушать чтение новой драмы графа В. А. Соллогуба <...> Чтение драмы графа Соллогуба, называющейся „Местничество“, было довольно интересно. Там были: граф Александр Строганов, Тютчев, Вигель и граф Михаил Виельгорский (отец). Много верного исторически. Недостатки в излишней эффектности и неопределенности направления, как это было и в „Тарантасе“».

П. А. Плетнев — Я. К. Гроту. Петербург. 17 марта 1848. Среда//Переписка Грота с Плетневым. Т. III. С. 203—204.

<Март, около 15>. Петербург. Записка к П. А. Вяземскому в Петербург:

«Вы видите князь, что я не преувеличил себе важность вчерашних известий. И теперь не думаете ли вы, что я могу оказаться прав, предвидя Европейскую войну будущей весной?

Но я очень боюсь, что моя жена будет разорена этими событиями... Это печально. Ф. Тютчев.

РГАЛИ, ф. 195, оп. 1, ед. хр. 2898, л. 7 (на фр. яз.; без даты); на л. 7об. адрес (на фр. яз.): «Князю Вяземскому». Мурановский сб. С. 50—51 (на фр. яз. и пер.; без даты).

события приведут к общеевропейской войне) говорит о том, что она написана в момент одного их тех политических кризисов, которые потрясали Европу в середине XIX в. Вяземский находился в Петербурге только во время первого, самого тяжелого из этих кризисов, — в 1848—1849 гг. Опасения Тютчева, что развивающиеся события могут разорить его жену (ее капитал хранился в Вене), позволяют отнести его записку к середине марта 1848 г., когда в Петербурге стало известно о восстании в Вене, о бегстве Меттерниха, а также о беспорядках в государствах Германии. Мысль о возможности общеевропейской войны Тютчев развивает в письме к К. Пфеффелю от 15/27 марта 1848 г., и в тот же день его жена высказывает в письме к брату те же опасения по поводу судьбы своих капиталов, что и Тютчев (см. эту дату). Эта взаимосвязь приводит к выводу: записка Тютчева была написана в те же дни, т. е. около 15 марта 1848 г.

Март 16. Петербург. Опубликован манифест Николая I от 14 марта.

«После благословения долголетнего мира, запад Европы внезапно взволнован ныне смутами, грозящими ниспровержением законных властей и всякого общественного устройства.

Возникнув сперва во Франции, мятеж и безначалие скоро сообщились сопредельной Германии, и, развиваясь повсеместно с наглостью, возрастающей по мере уступчивости Правительств, разрушительный поток сей прикоснулся, наконец, и союзных Нам Империи Австрийской и Королевства Прусского. Теперь, не зная более пределов, дерзость угрожает в безумии своем и Нашей, Богом Нам вверенной России.

По заветному примеру Православных Наших предков, призвав в помощь Бога Всемогущего, Мы готовы встретить врагов Наших, где бы они ни предстали <...>»

<Март 19 или 26>. Петербург. Письмо к П. А. Вяземскому в Петербург.

Тютчев благодарит П. А. Вяземского за его труд «Фон-Визин» (СПб., 1848); противопоставляет эту «европейскую книгу» литературе натуральной школы:

«Взятая ею точка зрения есть та колокольня, с которой открывается вид на город. Проходящий по улице не видит его. Для него город, как таковой, не существует. Вот чего не хотят понять эти господа, воображающие, что творят национальную литературу, утопая в мелочах».

Размышляет о взаимоотношениях России и Европы, полагает, что возрастающая враждебность со стороны Запада имеет для России свой глубокий исторический смысл:

«Нужна была эта, с каждым днем все более явная враждебность, чтобы принудить нас углубиться в самих себя, чтобы заставить нас осознать себя. А для общества так же, как и для отдельной личности, — первое условие всякого прогресса есть самопознание».

Датируется по сообщению: «... давно ожиданное творение князя Вяземского о Фон-Визине на днях выйдет в свет» (Грот Я. К. Фон-Визин// 1848. № 59. 13 марта; ценз. разрешение на выпуск книги было дано 5 февраля). Две ближайшие к 13 марта пятницы (этим днем помечено письмо Тютчева) в 1848 г. приходились на 19 и 26 марта.

Март 28. Петербург. В газете «С. -Петербургские ведомости» (№ 71) напечатано в русском переводе «письмо» К. Пфеффеля к Г. Кольбу (без указания имени автора, под заглавием: «Отрывок из письма немца в Петербург из Парижа. 15 марта 1848»). Несомненно, что это было сделано по инициативе Тютчева.

«Ваше письмо г-ну Кольбу <...> было прочитано здесь и оценено по достоинству; скажу вам, что оно было даже переведено на русский язык и напечатано в одной из газет».

Э. Ф. Тютчева — К. Пфеффелю. Петербург. 30 марта/11 апреля 1848//Современники о Тютчеве. С. 225 (пер. с фр. яз.).

Март 30. Петербург. Э. Ф. Тютчева сообщает К. Пфеффелю о скептическом отношении Тютчева к намерению Николая I оказать Австрийской империи военную помощь в борьбе с освободительным движением, охватившем народы, населяющие ее владения. Просит Пфеффеля написать, для публикации в России, статью о политической ситуации в Германии (несомненно, что эта просьба исходила от Тютчева).

«Мой муж поручает сказать вам, что Россия попытается спасти обломки Австрии, но что он не верит в успех этих попыток <...> Если у вас будет время, набросайте ваши мысли по поводу современного положения Германии и пришлите их мне. Здесь будут очень рады такой статье, которую можно было бы напечатать в „Journal de St. -Pétersbourg“ или в какой-нибудь русской газете».

Современники о Тютчеве. С. 225 (пер. с фр. яз.).

<6>/18 марта 1848 г. восстанием в Милане началась война за освобождение Ломбардии от австрийского владычества; затем последовали волнения в других австрийских владениях — Богемии, Венгрии, Галиции. Скептицизм Тютчева оправдался: Николай I сначала предпринял решительный шаг, разорвав дипломатические отношения с Сардинией, выступившей на помощь Ломбардии, однако затем отказался от военного вмешательства в австрийские дела.

Апрель 2. Петербург. По указанию Николая I учрежден Особый негласный комитет для надзора за «духом и направлением нашего книгопечатания» (т. наз. «Комитет 2-го апреля 1848 года»). Все заключения Комитета представлялись императору и вступали в силу после Высочайшего утверждения.

Завершена «записка» Тютчева, предназначенная для Николая I, (впоследствии получила заглавие «La Russie et la Révolution» («Россия и Революция»)^1*).

Автограф «записки» не существует, т. к. Тютчев диктовал ее жене (см.: 1848. Май 18/30). Рукопись Э. Ф. Тютчевой (без заглавия и даты) см.: РГБ. 308.1.11 (на фр. яз.). «Записка» датируется по писарской копии, принадлежавшей Н. К. Шильдеру (РНБ, ф. 859, к. 30, № 12; без подписи и без заглавия, но с датой: «12 avril 1848»). Кроме того, в 14-й «Записной книжке» П. А. Вяземского сохранился список рукой неустановленного лица, с пометой Вяземского: «Писано Тютчевым, после февральской революции» (РГАЛИ, ф. 195, оп. 1, ед. хр. 1118; см. также: Вяземский 1. С. 373 и 453, прим. 6). Подробно о рукописях «записки» Тютчева см.: Осповат 4.

Май 18/30. Петербург. Э. Ф. Тютчева посылает К. Пфеффелю «записку» мужа (Россия и Революция), написанную ею под диктовку мужа. Сообщает, что император одобрил эту «записку» и пожелал, чтобы она была напечатана за границей.

«... посылаю вам копию записки, которую мой муж продиктовал мне шесть недель тому назад. И хотя вследствие стремительного бега событий она утратила свою злободневность, а точнее, утратили значение те предсказания, которые в ней содержатся, вы все же прочитаете ее с удовольствием <...> Государь читал и весьма одобрил ее; он даже высказал пожелание, чтобы она была напечатана за границей <...>».

«Записка» Тютчева была послана Пфеффелю через посредство П. А. Вяземского, который отправил ее 10 дней спустя (см.: 1848. Май 28).

<Май 20>/Июнь 1. Мюнхен. В ответ на просьбу Тютчевых написать для публикации в Петербурге статью о политической ситуации в Германии К. Пфеффель посылает им свою брошюру, написанную в форме трех писем к Г. Кольбу, редактору Allgemeine Zeitung («Lettres a Monsieur le D-r Colb, rédacteur de la Gazette Universelle d’Augsbourg»)²^*. Во втором из этих «писем» он полемизирует с Тютчевым с позиций «австрославизма»: Пфеффель опровергает тютчевскую концепцию России как единой славянской империи и выдвигает идею превращения Австрии во вторую «славянскую» державу, способную служить противовесом России.

«... вы просили меня написать для вас статью о современном положении Германии. Вот небольшая брошюра, которая, быть может, удовлетворит этому пожеланию. Прошу вашего мужа пробежать ее. Вы уже знакомы с первым из трех писем, ее составляющих. Два следующих, адресованных равным образом г-ну Кольбу, трактуют о нашей внешней и внутренней политике. Не знаю, заслужат ли они чести быть упомянутыми или напечатанными в одной из петербургских газет. Во всяком случае, я полагаю, что в этих письмах следует выпустить некоторые места, которые могут задеть ваше национальное самолюбие, например, то место, где я утверждаю, что превращение Австрии в славянскую державу соответствует нашим интересам, ибо создает противовес России».

К. Пфеффель — Э. Ф. Тютчевой. Мюнхен. <20 мая>/1 июня 1848//Современники о Тютчеве. С. 226—227 (пер. с фр. яз.).

С первым из «писем» Пфеффеля Тютчев был уже знаком (см.: 1848. Март <3>/15, 15/27 и 28). О полемике Пфеффеля с Тютчевым см. также: 1848. <Август 30>/Сентябрь 11. О судьбе двух остальных «писем» см.: Июнь, первая половина.

Май 28/<Июнь 9>. Петербург. По поручению Э. Ф. Тютчевой П. А. Вяземский отправляет «записку» Тютчева (Россия и Революция) Д. П. Северину в Мюнхен для передачи ее К. Пфеффелю. Сообщает, что император был крайне недоволен этой «запиской».

«Тютчева поручила мне переслать к тебе прилагаемый пакет с просьбою передать его брату ее. Тут записка Тютчева о нынешних политических обстоятельствах. Государь был, сказывают, очень ею недоволен. Жаль, что нельзя напечатать ее. А почему нельзя, право, не знаю <...>».

П. А. Вяземский — Д. П. Северину. Петербург. 28 мая/<9 июня> 1848//РС. 1896. № 1. С. 90.

«запиской» Тютчева противоречат сообщению Э. Ф. Тютчевой о том, что эта «записка» заслужила высочайшее одобрение (см.: 1848. Май 18/30). Документы, которые могли бы объяснить это противоречие, нами не обнаружены.

Май, вторая половина. Петербург. Известие об открытии Франкфуртского парламента, призванного подготовить объединение Германских государств, повергает Тютчева в крайнюю тревогу. По его мнению, идея германского единства не только неосуществима, но сама по себе чревата новыми социальными потрясениями для Западной Европы.

«Ты легко вообразить себе можешь, как Тютчев теперь кипит и витийствует. Сначала, как пошла эта перепалка событий одно другого неожиданнее, я, право болен <был> за него, что он изнеможет под тягостью впечатлений и потрясающих ударов. Но теперь он обдержался, и новое возмущение ему нипочем».

П. А. Вяземский — Д. П. Северину. Петербург. 28 мая/<9 июня> 1848//РС. 1896. № 1. С. 91.

«Вот что я запомнила из моих бесед с мужем <...> Даже в те времена, когда во всей Европе царило полное согласие, объединение Германии было опасной, хотя и несбыточной мечтой, ныне же эта мечта во стократ опаснее <...> Мой муж полагает, что Австрия вот-вот перестанет существовать, или, во всяком случае, уже не будет немецкой».

Э. Ф. Тютчева — К. Пфеффелю. Петербург. 18/30 мая 1848//Современники о Тютчеве. С. 225—226 (пер. с фр. яз.).

<6>/18 мая 1848 г. во Франкфурте-на-Майне состоялось открытие Германского сейма (т. наз. «Франкфуртский парламент»), главной задачей которого была подготовка к объединению Германии.

Суждение Тютчева о несостоятельности идеи объединения Германии получили развитие в набросках к IV главе трактата «Россия и Запад» («Германское единство». — ЛН 1. С. 212, 220—221). Эта точка зрения отразилась также в эпиграмме «Не знаешь, что лестней для мудрости людской...».

<Май, вторая половина... Июнь. Петербург>. «Не знаешь, что лестней для мудрости людской...»

Связь содержания эпиграммы с событиями, относящимися к маю 1848 г. (см. предыдущую запись), позволяет отнести ее к тому же периоду.

<Июнь, первая половина>. Петербург. Получив брошюру К. Пфеффеля, Тютчев передает ее А. Н. Очкину, редактору газеты «Санкт-Петербургские ведомости», для перевода и публикации в этой газете.

«Мы прочли эту брошюру с большим интересом и сочувствием, и теперь она находится у переводчика и издателя вашего первого письма к Кольбу. Я не знаю, напечатал ли он два последние письма, но думаю, что напечатал».

Э. Ф. Тютчева — К. Пфеффелю. Петербург. 18/30 июня 1848//Современники о Тютчеве. С. 227 (пер. с фр. яз.).

Эти два «письма» Пфеффеля в газете «С. -Петербургские ведомости» не обнаружены. О публикации первого «письма» см.: 1848. Март 28.

Июнь 18. Петербург. Э. Ф. Тютчева просит К. Пфеффеля, находящегося в Вене, сообщать свои наблюдения над политической ситуацией, сложившейся к этому времени в столице Австрии, поскольку эти наблюдения несомненно заинтересуют Тютчева.

«Я полагаю, что вы теперь находитесь в Вене, и с нетерпением жду письма оттуда. Моему мужу ваши впечатления будут особенно интересны».

Современники о Тютчеве. С. 227 (пер. с фр. яз.).

Тютчева интересовала политическая обстановка, сложившаяся в Вене в результате майского восстания, когда всю полноту власти взял на себя созданный повстанцами Комитет общественной безопасности (Комитет удерживал власть в течение двух месяцев). В письме к Э. Ф. Тютчевой от <5>/17 июля 1848 г. Пфеффель описал свои венские впечатления (Мураново, ед. хр. 482, л. 155—156; на фр. яз.).

<Июнь, конец (до 25)>. Лесной (пригород Петербурга). Тютчевы поселяются здесь на лето, в одном доме с П. А. и В. Ф. Вяземскими. Неподалеку от них — в Спасской мызе — живет П. А. Плетнев.

«Если бы была хорошая погода, наш домик был бы очень мил, если не комфортабелен. У нас пять комнат на втором этаже <...> Вяземские занимают первый этаж».

А. Ф. Тютчева — Д. И. Сушковой. <Лесной>. 25 июня 1848//РГАЛИна фр. яз.).

«У меня под боком Вяземский и Тютчев. Но различие образа жизни не дает мне средств извлечь что-нибудь из их общества: я встаю — они спят; я ложусь — они едут кататься».

П. А. Плетнев — Я. К. Гроту. Спасская мыза. 7 июля 1848//Переписка Грота с Плетневым. Т. 3. С. 275.

<Июль (н. ст.)>. Мюнхен. Получив через посредство П. А. Вяземского «записку» Тютчева (Россия и Революция), Д. П. Северин незамедлительно пересылает ее К. Пфеффелю в Тегернзее.

«О манускрипте Тютчева судить не могу, отправив его по адресу в Тегернзее».

Д. П. Северин — П. А. Вяземскому. Мюнхен. 27 июля/8 августа 1848//Современники о Тютчеве. С. 228, прим. 2.

<Июль, середина>. Москва. Н. В. Сушков получает от Тютчева копию его «записки» (Россия и Революция) и активно знакомит с ней свое московское окружение (О. М. Бодянского, П. Я. Чаадаева и др.). Чаадаев находит «записку» Тютчева заслуживающей серьезного внимания. Он посылает ее С. П. Шевыреву, стремится ознакомить с ней М. П. Погодина, а также посетителей своих «понедельников».

«Вчера, бывши в Сокольниках, искал вашего дома <...> но не нашел. Я имел с собою для вас меморию ».

П. Я. Чаадаев — С. П. Шевыреву. Москва. Около 20 июля> 1848//Чаадаев 1991. Т. II. С. 214.

«У Чаадаева есть мемория, Тютчевым написанная и читанная государем, который желал, чтобы она была отпечатана. В ней просто объявление войны Немцам за Славен. Чаадаев хотел бы тебе сообщить эту меморию. Достань. Это весьма важно».

С. П. Шевырев — М. П. Погодину. Москва. 22 июля 1848//Барсуков. Кн. 9. С. 273.

«Записки Тютчева <...> я не видал до сих пор. Прошу тебя достать ее и прислать мне поверней».

М. П. Погодин — С. П. Шевыреву. Москва. <Конец июля (после 22>) 1848//Барсуков. Кн. 9. С. 273.

«Мемория Тютчева теперь у Бодянского. Ее можно иметь от Сушкова. Пошли к нему записку».

С. П. Шевырев — М. П. Погодину. Москва. <Июль, конец (после 22>) 1848//Барсуков

<Июль, около 20>. Москва. П. Я. Чаадаев обращается к Тютчеву с обширным письмом, в котором возражает на его «интересную записку о текущих событиях» (Россия и Революция). Соглашаясь с тютчевской трактовкой проблемы «Россия и Революция», Чаадаев полемизирует с ним по вопросу о будущем России: Россия не извлекла урока из исторического опыта Западной Европы, который привел Запад к революционным потрясениям, однако, усвоив ошибки западной цивилизации, утратила способность не только осуществить великое предназначение, предсказанное ей Тютчевым, но даже осознать его.

«Как вы очень правильно заметили, борьба, в самом деле, идет лишь между революцией и Россией: лучше невозможно охарактеризовать современный вопрос. Но, признаюсь вам, меня повергает в изумление не то, что умы Европы, под давлением неисчислимых потребностей и необузданных инстинктов, не постигают этой столь простой вещи, а то, что вот мы, уверенные обладатели святой идеи, нам врученной, не можем в ней разобраться. А, между тем, ведь мы уже порядочно времени этой идеей владеем. Так почему же мы до сих пор не осознали нашего назначения в мире?

<...> социальная драма, при которой мы в настоящее время присутствуем, есть прямое продолжение религиозной драмы XVI века, этого гордого протеста человеческого разума против авторитета предания <...> этот протест, казавшийся самым зрелым умам эпохи столь законным <...> затем обрушился на самые основы общества, отвергнув божественный источник верховной власти <...>

Катастрофа произошла у нашего порога и ничему нас не научила, и немедленно вслед за тем мы сами отправились к их очагам в поисках за рожденными ею идеями и за созданными ею ценностями <...> мы изо дня в день все более поддавались новым влияниям и, когда наступил новый катаклизм, вторично потрясший мир, мы и им не воспользовались, мы еще раз не сумели обнаружить преимущества социального существования, которым мы имели счастие обладать <...> Удивительное дело: чем больше развертывавшиеся перед нашими глазами события, так сказать, разъясняли социальную задачу мира и раскрывали перед нами , для нас уготованные, тем менее мы их понимали. Очевидно, все эти революции, при которых мы присутствовали в течение полустолетия, не только не уяснили нам состояние стран, в которых они происходили, равно как и состояния нашей собственной страны, а лишь еще затемнили наше сознание».

Датируется предположительно по связи с письмом С. П. Шевырева к М. П. Погодину от 22 июля 1848 г. (см.: 1848. <Июль, середина>).

Август 2. Москва. «записки» Тютчева (Россия и Революция). Соглашается с точкой зрения автора на поставленную в ней проблему:

«Наш друг г-н Тютчев недавно доставил мне большую радость. Я прочла его благородную, исполненную мудрости и достоинства статью и была счастлива, найдя в нем единомышленника в наше время ересей, раскола и всяческого инакомыслия, поселившегося в умах и душах, некогда созданных для взаимного согласия».

<Август 30>/Сентябрь 11. Тегернзее. К. Пфеффель сообщает сестре свое мнение о «записке» Тютчева (Россия и Революция). Признавая достоинства этой «красноречивой записки» и разделяя взгляд ее автора на причины возникновения революций, потрясающих Европу, Пфеффель возражает против панславистских устремлений Тютчева. Он не советует ему публиковать его «записку» в Германии, где она будет способствовать развитию антирусских тенденций в обществе.

«Совершенно согласен с его определением причины революции, потрясающей Западную Европу; но не хотел бы, как, по-видимому, он того желает, чтобы Россия воспользовалась этой революцией для собственного расширения, нам в ущерб. Вы знаете, сестра, что я не сторонник панславизма; вы вспомните, может быть, что в моих письмах к г-ну Кольбу я настаивал на необходимости превращения Австрии в славянскую державу с тем, чтобы оказать противодействие стремлению России к поглощению. Продолжаю верить, что в этом состоит естественная роль Австрии и что в этом — единственный смысл ее существования, если можно так выразиться <...>

хулители русской политики не преминули бы почерпнуть в ней доводы в пользу своей русофобии».

Современники о Тютчеве. С. 228 и 229, прим. 1 (пер. с фр. яз.).

Об упомянутых письмах Пфеффеля к Г. Кольбу см.: 1848. <Май 20>/Июнь 1. В том же письме Пфеффель сообщает, что послал в парижскую газету «La Presse» три статьи, написанные в форме писем к ее редактору Эмилю Жирардену (основная идея этих «писем» — невозможность восстановления Польши). Не надеясь на публикацию в газете Жирардена, Пфеффель просит у сестры разрешения послать свои «письма» Тютчеву, т. к. «они заключают в себе многое, под чем охотно подписался бы даже ваш муж».

<Сентябрь, около 1>. Лесной. Тютчев, П. А. Вяземский и П. А. Плетнев знакомятся с недавно полученным стихотворением В. А. Жуковского «К русскому великану». Находят неудачным последнее четверостишие:

Волн ругательные визги
Ветр, озливший их, умчит;
Их гранит твой разразит

«Откровенно признаюсь тебе, что меня, Плетнева и Тютчева (мы трое жили тогда в Лесном институте) несколько озадачили и оглушили твои богатые, но слишком крикливые и задорные рифмы: визги и брызги, особенно же в стихотворении торжественном и по содержанию высоком. Так же не понравилось нам, что пиеса оканчивается словом брызгиих гранит. К чему отнести их? По порядку слов к визгам нельзя. Там еще открывается другой оборот: , т. е. гранит их, кого их?»

П. А. Вяземский — В. А. Жуковскому. Петербург. 18 октября 1848//Переписка Вяземского и Жуковского. С. 61.

«Москвитянин». 1848. № 9; ценз. разр. 16 августа). Об этом свидетельствуют дальнейшие события (см.: 1848. Сентябрь, около 2>; Сентябрь 7), а также письмо Плетнева Жуковскому от 23 октября 1848 г. (см. эту дату).

<Сентябрь, около 1>. Лесной. «Стой же ты, утес могучий...»

Лирика. Т. I. С. 104 (в составе стихотворения «Море и утес»); 378 (датировано вместе со всем стихотворением — 1848 г.).

«К русскому великану») и по связи с последующими событиями (см.: <Сентябрь, около 2> и Сентябрь 7).

В стихотворение «Море и утес» это девятистишие вошло как его последняя строфа.

<Сентябрь, около 2>. Лесной. Тютчев приносит П. А. Вяземскому и П. А. Плетневу девятистишие «Стой же ты, утес могучий...». Кроме того, он предлагает свою редакцию двух последних строк стихотворения Жуковского:

Все трое решают печатать стихотворение Жуковского с правкой Тютчева.

«На другой день после чтения Тютчев принес нам несколько стихов, которыми дополнил он твои, и между тем перемену свою в твоих последних двух стихах. Как его стихи начинались женским стихом, то перемена, им сделанная в твоих, еще более искусила нас и мы, благословясь и уповая на твое великодушие, посягнули на твою собственность и наложили на нее руку свою. В музыкальном отношении и в общем впечатлении, порожденном стихами, я и теперь думаю, что поправка, сделанная Тютчевым, не испортила стихов твоих».

П. А. Вяземский — В. А. Жуковскому. Петербург. 18 октября 1848//Переписка Вяземского и Жуковского

В дальнейшем это девятистишие вошло в стихотворение «Море и утес» — см.: 1848, <Сентябрь>.

Сентябрь 7. Петербург. В газете «Русский инвалид» (№ 197) опубликовано стихотворение В. А. Жуковского «К русскому великану» (без заглавия), с поправкой Тютчева в двух последних стихах. Вслед за ним напечатано девятистишие Тютчева «Стой же ты, утес могучий...» (без подписи автора). Оно предваряется кратким предисловием, указывающим на связь его со стихотворением Жуковского:

«Чтение этих стихов воодушевило одного из наших поэтов, того, чьи прекрасные стихи, печатавшиеся в „Современнике“ при жизни Пушкина, конечно памятны читающей публике русской. Вот экспромт, набросанный поэтом».

В газете «Северная пчела» (№ 201, С. 801) перепечатано из «Русского инвалида» от 7 сентября стихотворение В. А. Жуковского «К русскому великану» (без заглавия; последние две строки — в редакции, предложенной Тютчевым для публикации в «Русском инвалиде»).

Жуковский, ознакомившись с этой публикацией, не согласился с правкой, внесенной по совету Тютчева (см.: 1848. Октябрь 9).

Сентябрь 10. Петербург. Тютчевы возвращаются в город из Лесного.

«Мы возвратились в город 22 сентября (нового стиля)».

Э. Ф. Тютчева — К. Пфеффелю. Лесной. 19 сентября/1 октября 1848//Мураново, ед. хр. 737, л. 77об. (на фр. яз.).

Е. П. Ростопчина в письме к П. А. Вяземскому выражает надежду на встречу с ним и с Тютчевым в Москве.

«Кланяйтесь вашему мотыльку-соседу Тютчеву, велите ему вспорхнуть до Москвы, а если можно, примчитесь с ним».

О соседстве Тютчева и Вяземского на даче в Лесном см.: 1848. <Июнь, конец (до 25>).

В газете «С. -Петербургские ведомости» перепечатано из «Русского инвалида» стихотворение В. А. Жуковского «К русскому великану» (последние две строки — в редакции, предложенной Тютчевым для публикации в «Русском инвалиде»).

Сентябрь 19/Октябрь 1. Петербург. Э. Ф. Тютчева сообщает К. Пфеффелю, что «записка» Тютчева () не нашла отклика в Петербурге, и передает его собственное суждение о сути этой «записки»:

«Она не произвела ни малейшего впечатления на общественное мнение России, — я бы сказала даже, что здесь, в Петербурге, мой муж — единственный человек, который придерживается мнения, в ней высказанного. Император готов разделить его точку зрения в теории, но отнюдь не на деле <...> Я полагаю, что западноевропейским государствам нет оснований опасаться России, наоборот, — в ней заключены все их надежды. Мой муж придерживается того же мнения, и его „Записка“ высказывает не столько то, что должно случиться согласно воле и действиям людей, сколько то, к чему приведут нас обстоятельства и время, — одним словом, Провидение. <...> Я коротко изложила вам лишь то, что говорит Тютчев».

Сентябрь 26. Петербург. Письмо к В. Ф. Одоевскому в Петербург.

Тютчев просит оказать содействие В. А. Белоруковой в получении места в Петербурге: «одна из лучших воспитанниц Смольного», она имела место в провинции, но вынуждена была вернуться к матери в столицу.

РНБ, ф. 539, оп. 2, ед. хр. 1091 (с датой: «26 сентября. Воскресенье»; без года).

<Сентябрь 27>/Октябрь 9. Франкфурт-на-Майне. В. А. Жуковский передает П. А. Вяземскому через А. Я. Булгакова свое неудовольствие по поводу правки, внесенной в его стихотворение «К русскому великану». Он находит, что правка лишена смысла и разрушает образ («картину»):

«... жаль, что энергическое слово брызги <...> Но главное, что нет смысла <...> Если брызги, то зачем же разбивать их снова?»

Не зная, что правку сделал Тютчев, обвиняет в произволе Вяземского:

«Скажи ему, что я совсем не благодарен ему за ту поправку, которую он [вероятно он] сделал в моих стихах, напечатанных в „С. -Петербургских ведомостях“ и перепечатанных в „Скверной пчеле“, и это не от авторского самолюбия, а просто от того, что из смысла сделалась бессмыслица».

В. А. Полн. собр. соч. и писем. Т. 2. М., 2000. С. 733—734.

В дальнейшем стихотворение Жуковского печаталось в авторской редакции.

<Сентябрь, после 2>. Лесной или Петербург. Море и утес («И бунтует, и клокочет...»)

. Т. I. С. 103—104; 378—389 (с датой: «1848» — по автографу).

Предлагаемая нами датировка опирается на историю создания девятистишия «Стой же ты, утес могучий...» (см.: 1848. <Сентябрь, около 1>, <Сентябрь, около 2>, Сентябрь 7), которое вошло в стихотворение «Море и утес» в качестве последней его строфы.

Октябрь 18. Петербург. П. А. Вяземский отвечает В. А. Жуковскому на его возражения против правки, произведенной при публикации стихотворения «К русскому великану»: он сообщает, что правка принадлежит Тютчеву, и излагает мотивы, побудившие его и П. А. Плетнева согласиться с нею.

. С. 61. Выдержки из этого письма см.: 1848. <Сентябрь, около 1>; <Сентябрь, около 2>.

Октябрь 18/30. Мюнхен. К. Пфеффель сообщает сестре, что «записка» Тютчева (Россия и Революция

«Записка вашего мужа продолжает иметь огромный успех у всех, кому я ее сообщаю <...> Г-н де Бургуэн велел ее переписать и собирается сослаться на нее в статье, которую готовит для „Revue des Deux Mondes“. Думаю, что ее можно было бы напечатать во французском журнале. Попросите вашего мужа присылать мне все, что он пишет».

Современники о Тютчеве. С. 229—230 (пер. с фр. яз.).

«записку» Тютчева в сокращенном виде (см.: 1849. Апрель, вторая половина (н. ст.) ... Май, до 16/28).

Октябрь 23. Петербург. П. А. Плетнев сообщает В. А. Жуковскому, что его стихотворение «К русскому великану» «явилось первоначально» в «Русском инвалиде» — с «с прибавкою» анонимного восьмистишия «Стой же ты, утес могучий...». Приводит текст редакционной заметки, предваряющей это восьмистишие, и добавляет: «Вы увидали, что это Тютчев».

Ноябрь <5>/17. Берлин. К. Варнгаген фон Энзе делится с А. Д. Блудовой своими впечатлениями от присланных ею стихов Тютчева и Жуковского:

«Очень благодарен за стихи Жуковского и Тютчева. Вы правы, в них нет пламени Пушкина, но очарование дивного языка я воспринимаю везде, где бы я с ним ни встретился».

Общий контекст письма Варнгагена позволяет предположить, что речь идет о стихотворении Жуковского «К русскому великану», а также о девятистишии Тютчева «Стой же ты, утес могучий...» (последней строфе стихотворения «Море и утес»), опубликованных 7 сентября 1848 г. в газ. «Русский инвалид» (Азадовский М. К., Осповат ЛН 2. С. 461).

Ноябрь 6. Петербург. «Un ciel lourd que la nuit bien avant l’heure assiège...»^3*

Декабрь 27. <Петербург>. Этой датой помечен автограф заметки Тютчева (без заглавия), относящейся к замыслу главы II трактата «Россия и Запад» («Папство и Римский вопрос»):

«Движение, потрясающее в настоящее время Запад, найдет свое разрешение и предел лишь тогда, когда увидят православного папу в Риме, подчиненного светской власти православного императора в Константинополе».

1848. Петербург. «Еще томлюсь тоской желаний...»

Стихотворение посвящено памяти первой жены Тютчева Элеоноры (скончалась 28 августа/9 сентября 1838 г.). А. А. Николаев полагает, что оно написано в десятилетнюю годовщину ее смерти (Стих. 1987. С. 390).

<1848—1849>. «Как дымный столп светлеет в вышине...».

Лирика. Т. I. С. 114; 384 (датировано по положению автографа среди стихов 1848—1849 гг.).

<1848—1849>. Русской женщине («Вдали от солнца и природы...»).

. Т. I. С. 115; 385 (датировано по положению автографа среди стихов 1848—1849 гг.).

Русская география («Москва, и град Петров, и Константинов град...»)

Лирика. Т. II. С. 119; 359 (датировано по содержанию, близкому к идеям трактата «Россия и Запад»).

«Святая ночь на небосклон взошла...» Первоначальная редакция.

Лирика. Т. I. С. 252; 387—388 (датировано по копии в альбоме М. Ф. Тютчевой).

<1848... 1849. Зима>. Петербург. Тютчев и Вяземский слушают поэму Ф. Н. Глинки «Таинственная капля» в чтении автора. Тютчев благосклонно отзывается о ней.

«„Таинственная капля“, та самая, которую Вы имели терпение слушать и выслушать вместе с кн. П. А. Вяземским. Тогда читал я рукопись Вам как поэту и владельцу стиха сильного, звучного и всегда осмысленного, и Вы, — судья в полном смысле этого слова, почтили меня отзывом благоволительным».

Ф. И. Глинка — Тютчеву. <Москва. 1852>//Прометей. Т. 13. М., 1983. С. 341 (публ. Е. Кузнецовой).

Датируется предположительно. В 1848—1849 гг. Глинка жил в Петербурге, затем несколько лет провел в Москве и возвратился в Петербург в декабре 1853 г. Вяземский же летом 1849 выезжал за границу, где провел с небольшим перерывом (зима 1850—1851 гг.) более 6 лет (до июня 1855). Вероятно, Тютчев и Вяземский слушали поэму Глинки зимой 1848—1849 гг., когда и Глинка, и Вяземский жили в Петербурге.

<1848... 1849>. Петербург. К этому времени относятся два дагерротипических портрета Тютчева.

<1848 ... 1851>. Петербург. Письмо к Н. И. Гречу в Петербург. Тютчев благодарит за «память и подарок»:

«... не для одного меня это подарок — для всей Русской современной литературы <...> В этот век, не признающий властей, — и власть грамматики сильно потрясена, — и потому честь и слава вам, что вы, как ее верноподданный, вступились за ее законное право.

Я верю и надеюсь, что ваш легитимизм удачнее будет легитимизма французских роялистов».

В 1844 г. Греча в Петербурге не было — в мае 1843 г. он уехал за границу и возвратился только в 1848 г. (Филологич. записки. 1916. № 4. С. 164). Следовательно, письмо, отправленное ему с нарочным в Петербург (об этом говорит отсутствие конверта и русская надпись на обороте), было написано позднее. Намеки на Февральскую революцию в Париже и ее последствия («этот век, не признающий властей», «надеюсь, ваш легитимизм удачнее будет легитимизма французских роялистов») указывают на то, что письмо было написано не ранее 1848 г.

Какой из своих многочисленных трудов по русской грамматике послал Тютчеву Греч, неизвестно. Возможно, это было десятое издание «Краткой русской грамматики» (СПб., 1845) или «Русская азбука» (СПб., 1846); это могло быть также и «Руководство к преподаванию по учебной русской грамматике» (СПб., 1851).

Все это позволяет отнести письмо Тютчева к периоду 1848—1851 гг.

^1* Это заглавие было дано «записке» Тютчева при первой ее публикации в России (РА. 1873. № 5. Стлб. 895—931; на фр. яз. и в пер.). Далее:

^2* «Письма к господину д-ру Кольбу, редактору Аугсбургской Всеобщей газеты» (фр.). «Аугсбургская Всеобщая газета» — Allgemeine Zeitung.

^3* «Безвременная ночь восходит безнадежно...» (пер. М. П. Кудинова. — Лирика. Т. II. С. 415).

Летопись жизни и творчества Тютчева 1848 г.

Летопись жизни и творчества Тютчева
1848 г.