4
Стихотворения Тютчева обычно очень невелики: чаще всего они умещаются в пределах восьми, двенадцати и шестнадцати строк. Сравнительно редко встречаются у него стихотворения, превышающие этот объем, но зато можно указать немало тютчевских стихотворений, в которых насчитывается менее восьми строк.
Тютчев является настоящим мастером четверостишия. В этом отношении из русских поэтов его, пожалуй, не с кем сравнить. У современников Тютчева четверостишия, написанные ямбом или хореем, носят по преимуществу эпиграмматический или альбомно-мадригальный характер. Тютчев намного превосходит каждого из них и по количеству имеющихся у него четверостиший (35), и по их значению в его творческом наследии. Наше представление о Тютчеве существенным образом изменилось бы, если бы среди его стихотворений не было таких, как «Последний катаклизм», «Увы, что нашего незнанья...», «Другу моему Я. П. Полонскому», «Умом Россию не понять», «Нам не дано предугадать...», «Природа — сфинкс. И тем она верней...» и ряда других. Большинство четверостиший Тютчева написано четырехстопным ямбом (17). Из других видов ямба среди тютчевских четверостиший шесть раз встречается пятистопный, пять раз — шестистопный, семь раз — разностопный. Есть у Тютчева четверостишия традиционного для поэтов его времени эпиграмматического, альбомного и т. п. содержания, не представляющие особенного художественного интереса. Но, когда я говорю о Тютчеве как мастере четверостишия, я имею в виду такие его стихи, которые в сжатых границах четырех строк заключают глубокие философские раздумия поэта или его заветные интимные переживания. Нередко афористической отточенностью словесного выражения мысли и чувства четверостишия Тютчева невольно вызывают в памяти знаменитые четверостишия поэта, вряд ли ему известного, — Омара Хайяма. Разнообразны и ритмико-интонационное звучание тютчевских четверостиший и, в частности, система их рифмовки. В зависимости от чередования рифм и их характера у Тютчева насчитывается восемь вариантов четырехстопного ямбического четверостишия, пять — пятистопного, два — шестистопного и три — разностопного. Хореем Тютчевым написаны только два четверостишия: эпиграмма «Над Россией распростертой...» (1860-е годы) и шуточные стихи «С новым годом, с новым счастьем... (1870). Одним из ранних примеров тютчевского четверостишия является написанное пятистопным ямбом стихотворение «Последний катаклизм»:
Когда пробьет последний час природы,
Состав частей разрушится земных:
И божий лик изобразится в них!
Четверостишие это датируется не позднее 1830 года, так как в 1831 году было напечатано. Незадолго до того Баратынский в стихотворении «Последняя смерть» (напечатано в 1828 г.) также пытался представить «последнюю судьбу всего земного». Однако и по содержанию, и по форме стихотворения Баратынского и Тютчева резко отличаются друг от друга. «Последняя смерть» — это грандиозная картина смены «эпох», охватывающих «века»; это даже не столько лирическое стихотворение, сколько небольшая философская поэма, в которой содержится около сотни стихов, разделенных на восемь строф. «Последний катаклизм» — это лишь изображение одного конечного момента («последнего часа») в существовании мира, сведенное к предельно сжатой формуле.
Стихотворение Тютчева начинается стихом, в котором с различной силой звучат все пять метрических ударений («Когда́ пробье́т после́дний ча́с приро́ды»). В ритме этого стиха слух улавливает мерные удары часового боя, и метафорический образ «пробьет час» как бы лишается присущего ему переносного значения. Инверсия во второй строке выделяет слово «разрушится», на которое благодаря этому падает основное ударение («Состав частей/разрушится земных»), ощутимое в особенности потому, что ему предшествует пауза. Стоило бы переставить слова и придать им обычный порядок («Разрушится состав частей земных»), как глагол «разрушится» приобрел бы большую интонационную нейтральность. В двух последних строках важную роль играют ассонансы. Наибольшее смысловое значение здесь имеют слова «воды» и «божий лик». За исключением одного слова «опять», во всех остальных словах под ударением оказывается звук «о» или «и», который в звуковом отношении поддерживает логические ударения, падающие на два отмеченных слова:
Все зри́мое опять покро́ют во́ды,
́жий ли́к изобрази́тся в ни́х!
Ритм стихотворения — спокойно-торжественный; несмотря на восклицательный знак, интонация несколько понижается в последнем полустишии, как бы вызывая в представлении неподвижную поверхность водного пространства. Совершенно иначе звучит другое четверостишие, написанное тем же размером:
Природа — сфинкс. И тем она верней
Своим искусом губит человека,
Что, может статься, никакой от века
Стихотворение состоит из двух интонационно-синтаксических отрезков. Первый заключен в двух словах, которыми открывается четверостишие. В них задана философская тема стихотворения. Тире после слова «природа» естественно предполагает паузу. Вторая, более длительная пауза следует после слова «сфинкс».
Словами «И тем она верней» начинается второй интонационно-синтаксический период, охватывающий три с половиной строки, т. е. всю остальную часть стихотворения. Наличие двух переносов (в первой и третьей строках) и опоясывающая рифмовка с мужским окончанием в первом и четвертом стихах подчеркивают композиционную замкнутость всего этого периода. Чрезвычайно выразительна в интонационном отношении последняя строка, раскрывающая основной смысл стихотворения. В ней, как и в первом стихе, особенно заметна пауза, так как она приходится после ударного слога («Природа — сфинкс. / И тем она верней», «Загадки нет / и не было у ней»). То, что в заключительном стихе три ударения подряд падают на односложные слова, которые аллитерируют между собой («не́т и не́ не́й), придает скептической мысли поэта особую весомость и резкость звучания.
На непрерывном нарастании интонации, достигающей своего высшего подъема в последней строке, построено четверостишие Тютчева «Все, что сберечь мне удалось...» (1856), написанное четырехстопным ямбом:
Все, что сберечь мне удалось,
В одну молитву все слилось:
Переживи, переживи!
Стихотворение представляет собой единый порыв чувства, полного тревоги за судьбу любимого человека. Этот порыв выразительно передан всем ритмом четверостишия, чередованием одних мужских рифм, отчеканивающих концы строк, повтором слова «переживи», в котором последний ударный слог приобретает особенную силу и благодаря самому повтору, и благодаря пиррихию («Переживи, переживи!» — UUU′UUU′).
В качестве образца четверостишия, значительно отличающегося по своему ритмическому строю от стремительного ритма четверостишия «Все, что сберечь мне удалось...», можно привести проникнутые умиленностью строки:
Душою чистой иль греховной
Ты вдруг почувствуешь живей,
Что есть мир лучший, мир духовный.
(1864)
— четырехстопный ямб; рифмовка — также перекрестная, но в этом четверостишии чередуются не одни мужские рифмы, а мужские и женские. При этом последние приходятся на четные стихи, а потому четверостишие заканчивается женской рифмой, придающей заключительной строке известную интонационную протяжность.
Наряду с четверостишиями, но в гораздо меньшем количестве (всего четыре раза) встречаются у Тютчева стихотворения, написанные в форме пятистишия. Например:
В разлуке есть высокое значенье:
Как ни люби, хоть день один, хоть век,
Любовь есть сон, а сон — одно мгновенье,
А должен наконец проснуться человек...
(1851)
Тот же неравностопный ямб, хотя и в иной последовательности строк, и та же система рифмовки (AbAAb)21 — в эпитафии Тютчева Николаю I — «Не богу ты служил и не России...» (1855). Третье пятистишие — «Как дымный столп светлеет в вышине!..» (1848 или 1849) — написано пятистопным ямбом, с той же системой рифмовки, но с обратным расположением рифм (аВааВ). Всем этим пятистишиям присуща строгая законченность композиции, в особенности оттененная афористически-отточенным последним стихом: «А должен наконец проснуться человек...», А эта тень, бегущая от дыма...», «Ты был не царь, а лицедей». Четвертое пятистишие Тютчева — приветствие Вяземскому ко дню его именин — «Есть телеграф за неименьем ног...» (1865) интереса не представляет.
«Слезы людские, о слезы людские...» (1849?; 4-стопный дактиль; рифмы первого и пятого стихов женские, второго и шестого мужские, третьего и четвертого — дактилические), «Волна и дума» (1851; 4-стопный дактиль; рифмовка — aaBBcc), «Как ни тяжел последний час...» (1867; 4-стопный ямб; рифмовка — aaBccB); такие значительные стихотворения, как «С горы скатившись, камень лег в долине...» (1833; 5-стопный ямб; рифмовка AAbbCC), «И чувства нет в твоих очах...» (до 1836; 4-стопный ямб; рифмовка — aabccb). Шестистишием, рифмованным по системе AAbCCb, является стихотворение «Знамя и слово» (1842), написанное редким для Тютчева метром — четырехстопным амфибрахием. Остальные шестистишия поэта могут быть отнесены к числу стихотворных «мелочей».
Немногие стихотворения Тютчева, состоящие из семи строк («Всесилен я и вместе слаб...», 1810-е годы; «Тогда лишь в полном торжестве...», 1850; «Вот свежие тебе цветы...», 1873; «Хоть родом он был не славянин...», 1873), не заслуживают внимания по своей художественной незначительности, а в двух последних случаях — и незавершенности.
Из других видов бесстрофных стихотворений наиболее охотно пользовался Тютчев восьмистишием. Эту характерную для Тютчева форму, наблюдаемую в его творчестве начиная с тридцатых годов, следует признать своего рода вариантом стихотворения, разделенного на две строфы по четыре стиха в каждой и появляющегося у Тютчева несколько раньше. Как и в таком стихотворении (ср., например, «Вечер», «Полдень», «Утро в горах»), обе половины восьмистишия обычно имеют перекрестную рифмовку с одним и тем же расположением рифм (AbAb). В одном случае («Успокоение») рифмы расположены в обратном порядке (aBaB) и в одном случае («Тихой ночью, поздним летом...») первые четыре строки имеют сплошь женские рифмы. Может быть, не всегда отсутствие строфического членения в тютчевском восьмистишии находит себе убедительное объяснение, и, с другой стороны, некоторые двухстрофные стихотворения Тютчева, казалось бы, могли быть объединены в восьмистишия. Как правило, однако, отказ поэта от разделения восьмистрочного стихотворения на строфы обусловлен ощущением, что в таком виде оно обладает большей внутренней спаянностью. Обычно она подчеркивается и чисто внешними художественными средствами. Например:
Как он любил родные ели
Своей Савойи дорогой!
Как
Их ветви над его главой!..
Их мрак торжественно-угрюмый
И дикий заунывный шум
Какою
Его обворожали ум!..
(1849)
Впечатление композиционного единства в стихотворении «Вечер мглистый и ненастный...» (до 1836) достигается тем, что через все стихотворение проходит одна и та же рифмовка, а шестой стих к тому же является повторением четвертого, только с переставленными эпитетами:
Вечер мглистый и ..
Чу, не жаворонка ль глас?..
Ты ли, утра гость прекрасный,
В этот поздний, мертвый час?
ясный,
В этот мертвый, поздний час,
Как безумья смех ужасный,
Он всю душу мне ..
В стихотворении «Еще томлюсь тоской желаний...» вторая половина стихотворения, открывающая новый синтаксический период, начинается теми же словами, которыми заканчивается первая, но в обратной последовательности и в сопровождении эпитетов:
... И в сумраке воспоминаний
Еще ловлю я образ твой...
Твой образ, незабвенный,
Он предо мной везде, всегда...
Исключительный пример своеобразно рифмованного восьмистишия (aaBccBBa), через которое проходит один сложный синтаксический период, представляет стихотворение Тютчева «Поэзия» (не позднее 1850):
Среди громов, среди огней,
В стихийном, пламенном раздоре,
Она с небес слетает к нам —
Небесная к земным сынам,
С лазурной ясностью во взоре —
Льет примирительный елей.
В качестве единственного примера стихотворения, состоящего из десяти строк, может быть указано стихотворение «Сей день, я помню, для меня...» (1830). Рифмовка в нем смежная: aaBBccDDee. Характерно, что все три пары мужских рифм как бы объединяются между собою общим ударным гласным «я» («меня» — «дня» — «заря» — «горя», «ея» — «я»), а две пары женских рифм — общим ударным гласным «о» («мною» — «волною» — «золотое» — «молодое»).
Хотя в творчестве Тютчева встречается и несколько более крупных стихотворений, написанных без разделения на строфы («Послание Горация к Меценату...», 1819; «Послание к А. В. Шереметеву», 1823; «Сон на море, не позднее 1836), все же стихотворения, в основу композиции которых положен строфический принцип, у него явно преобладают.
Первым по времени примером строго выдержанной строфической композиции является раннее стихотворение Тютчева «На новый 1816 год». В нем семь восьмистишных строф. Рифмовка в них перекрестная: нечетные стихи — женские, четные — мужские. Шестистопный ямб сменяется в двух последних строках каждой строфы ямбом четырехстопным. Различные варианты строф с укороченными последними стихами вообще были довольно распространены как в русской, так и в западноевропейской поэзии начала XIX века.
«Неверные преодолев пучины...» (1820). За исключением одного последнего стиха, оно все написано пятистопным ямбом. Усечение строки на одну стопу создает некоторое ускорение ритма, оправданное смыслом четырех заключительных строк:
Скорей на брег — и дружеству на лоно
Склони, певец, склони главу свою —
Да ветвию от древа Аполлона
Его питомца я увью!..
«К оде Пушкина на вольность» (1820) три строфы различаются как по количеству строк (I строфа — 8, II строфа — 6, III строфа — 9), так и по системе рифмовки. То же наблюдается и в стихотворениях «Весна» («Любовь земли и прелесть года...», не позднее 1821), «А. Н. М.» (1821), «Друзьям при посылке „Песни радости“ из Шиллера» (1823?). Нельзя не признать, что это лишает названные стихотворения достаточной композиционной стройности. Вместе с тем первая строфа стихотворения «А. Н. М.» любопытна тем, что она уже обнаруживает тенденцию к большим интервалам между рифмующимися строками, примеры которых мы найдем в позднем творчестве Тютчева: В данном случае система рифмовки такова: AbACbbCA.
С середины двадцатых годов в поэзии Тютчева начинают преобладать четкие строфические формы. В подавляющем количестве случаев, независимо от метра стихотворения, Тютчев пользуется различными видами четверостиший и восьмистиший. Чаще всего четырехстишнная строфа у него имеет перекрестную рифмовку с женскими окончаниями в нечетных стихах и мужскими в четных. Это вообще наиболее традиционная форма четырехстишной строфы. Гораздо реже встречается у него строфа с обратным порядком рифм («Летний вечер», не позднее 1829; «Еще шумел веселый день...», не позднее 1829; «Не рассуждай, не хлопочи...», 1850?; «Она сидела на полу...», не позднее 1858: «В небе тают облака...», 1868; «Опять стою я над Невой...», 1868, и другие), а также строфа с одними мужскими рифмами («Cache-cache», не позднее 1829; «Весенние воды», 1830?; «День вечереет, ночь близка...», 1851; «Когда, что звали мы своим...», 1858; «Брат, столько лет сопутствовавший мне...», 1870). Строфа с перекрестными женскими рифмами является у Тютчева исключением («Эти бедные селенья...», 1855). Строфа с неполной перекрестной рифмовкой применена им в стихотворении «Как неразгаданная тайна...» (1864). В строфе только четные мужские стихи рифмуют между собой, а нечетные женские не имеют рифмы:
Как неразгаданная тайна,
Живая прелесть дышит в ней, —
Мы смотрим с трепетом тревожным
В четырехстишных строфах с опоясывающей рифмовкой Тютчев, как правило, располагает рифмы в таком порядке: aBBa («Олегов щит», 1828 или 1829; «Глядел я, стоя над Невой...», 1844; «О, вещая душа моя!..», 1855; «Над этой темною толпой...», 1857; «Н. И. Кролю», первая половина 1860-х годов; «Певучесть есть в морских волнах...», 1865, и другие). Обратный порядок рифм (AbbA) — в стихотворениях «К Н.» («Твой милый взор, невинной страсти полный...», 1824), «Ты зрел его в кругу большого света...» (начало 1830-х годов), «Утихла биза... Легче дышит...» (1864). Единственным примером четырехстишной строфы со смежными мужскими рифмами служит стихотворение «С поляны коршун поднялся...» (до 1836). Иной характер смежной рифмовки в стихотворении «Рим ночью» (не позднее 1850): здесь первый и второй стихи мужские, а третий и четвертый — женские.
Далеко не всегда, однако, форма четырехстишной строфы строго выдерживается Тютчевым на протяжении всего стихотворения. Так, например, из двух строф «Видения» (не позднее 1829) первая имеет перекрестную рифмовку AbAb, a вторая — опоясывающую аВВа. В строфах стихотворения «Душа хотела б быть звездой...» (до 1836) представлены два вида опоясывающей рифмовки: aBBa и AbbA. Из пяти строф стихотворения «К N. N.» («Ты любишь, ты притворствовать умеешь...», не позднее 1830) в четырех строфах применен второй порядок опоясывающей рифмовки, а в пятой, заключительной — первый. Трижды меняется система рифмовки в четырехстишиях «Бессонницы» (не позднее 1829). Стихотворение открывается строфой с перекрестными мужскими и женскими рифмами (aBaB). За ней следует строфа с опоясывающей рифмовкой aBBa. Все остальные строфы снова имеют перекрестные рифмы, но порядок их изменен: женские рифмы заняли место мужских и наоборот (AbAb). Три строфы стихотворения «Странник» (1830) рифмованы по-разному: первая — AbAb, вторая — AbbA, третья — aBaB.
Иногда Тютчев вводит опоясывающую рифмовку только в последнюю строфу стихотворения, написанного с соблюдением во всех остальных строфах перекрестной рифмовки, тем самым более отчетливо подчеркивая концовку («Через ливонские я проезжал поля...», 1830; «Как над горячею золой...», 1830?; «Есть в осени первоначальной...», 1857). Как правило, все подобные изменения системы рифмовки поддаются внутреннему осмыслению. Это легко проследить на примере стихотворения «Как над горячею золой...»:
Как над горячею золой
И огнь, сокрытый и глухой,
Слова и строки пожирает:
Так грустно тлится жизнь моя
И с каждым днем уходит дымом;
В однообразьи нестерпимом!..
О небо, если бы хоть раз
Сей пламень развился по воле,
И, не томясь, не мучась доле,
— и погас!
В первых двух строфах перекрестная рифмовка aBaB. Обе строфы, в которых заключено сравнение дымящегося свитка с тлеющей жизнью, представляют единый синтаксический период. При этом сравнение переходит в развернутую метафору. О себе самом поэт говорит теми же словами, что и о свитке: свиток «дымится и сгорает», так что от написанных на нем слов не остается следа; жизнь человека «грустно тлится» в «с каждым днем уходит дымом». Постепенному угасанию соответствует и метрический рисунок протяжно звучащей фразы, заканчивающей весь этот синтаксически-интонационный период: «В однообразьи нестерпимом» (UUU′UUU′U). В последней строфе Тютчев меняет перекрестную рифмовку на опоясывающую: женские рифмы оказываются смежными внутри строфы, которая замыкается мужским стихом. Этот заключительный стих интонационно делится на два полустишия: после слов «я просиял бы» поставлено тире, создающее паузу и подготавливающее читателя к восклицанию «и погас», которое вырывается у поэта как вздох освобождения.
Немалое значение имеет изменение рифмовки и в последней строфе стихотворения «Есть в осени первоначальной...». Две первые его строфы написаны смешанным четырехстопным и пятистопным ямбом, в последней же строфе, в двух средних строках, появляется ямб шестистопный. Меняется и рифмовка. В первых двух строфах рифмовка перекрестная AbAb, в третьей — опоясывающая AbbA. Благодаря такому изменению порядка рифм последняя строфа заканчивается не ударным слогом, как две предыдущие, а безударным. Женская рифма в заключительном стихе и предваряющие ее пиррихии (UUU′UUU′U) придают окончанию стихотворения некоторую замедленность. Лишние же стопы в двух предшествующих строках, довольно отчетливо улавливаемые на слух, как бы подчеркивают ощущение далекости предстоящей зимы:
Пустеет воздух, птиц не слышно боле,
Но далеко еще до первых зимних бурь —
На отдыхающее поле...
Значение женского окончания последнего стиха хорошо уясняется из сопоставления с метрически сходным четвертым стихом первой строфы, имеющим мужское окончание — «и лучезарны вечера» (UUU′ UUU′). Сопоставление это подтверждает справедливость наблюдения Б. В. Томашевского, что «мужское окончание всегда производит впечатление большего завершения, чем женское окончание»22.
Изменение системы рифмовки при строфическом построении стихотворения само по себе еще не составляет специфической особенности Тютчева. Этим приемом пользовались и Пушкин («Приметы», «Ты и вы», «Что в имени тебе моем...», «Красавица»), и Лермонтов («Договор», «Пророк»), и Баратынский («Рим», «Младые Грации сплели тебе венок...»), но у Тютчева он встречается значительно чаще, чем у кого-либо из современных ему поэтов, и в ряду других художественных средств способствует ритмико-интонационному многообразию его лирики.
Из других строфических форм наиболее часто встречаются у Тютчева различные виды восьмистишия, прежде всего восьмистишие четырехстопного ямба с перекрестной рифмовкой AbAbCdCd. По замечанию Б. В. Томашевского, «эта довольно стершаяся строфа имеет самые различные применения в силу того, что и традиция этой строфы не подсказывала определенного прикрепления к какому-нибудь жанру»23«Благодарность Фелице» и некоторые другие произведения Державина, вследствие чего и позднее она не раз применялась в одах («Наполеон» Пушкина, «Видение» Рылеева). Вместе с тем такое же восьмистишие — в стихотворениях Пушкина «Романс» («Под вечер осенью ненастной...») или «Для берегов отчизны дальной...». У Тютчева эта строфа впервые появляется в произведениях, восходящих к одическому жанру — «14-е декабря 1825» (1826) и «Как дочь родную на закланье...» (1831). В дальнейшем, начиная с середины тридцатых годов, поэт пользуется ею как в стихотворениях, примыкающих к одической традиции, — «29-е января 1837», «Весна» (не позднее 1838), «Славянам» («Привет вам задушевный, братья...», 1867). «На юбилей князя А. М. Горчакова» (1867), — так и в лирике природы — «Нет, моего к тебе пристрастья...» (до 1836), «Над виноградными холмами...» (до 1836), «Давно ль, давно ль, о Юг блаженный...» (1837?), «Осенней позднею порою...» (1858), «Хоть я и свил гнездо в долине...» (1861), «Как неожиданно и ярко...» (1865), «Ночное небо так угрюмо...» (1865). Вариантом той же строфы служит восьмистишная строфа с обратным порядком рифм — aBaBcDcD («О чем ты воешь, ветр ночной?..», до 1836; «Конь морокой», 1830). Как и восьмистишие схемы AbAbCdCd, эта строфа была распространена в русской поэзии первой трети XIX века (см., например, большую часть рылеевских «Дум»). Оригинальны другие разновидности восьмистишной строфы четырехстопного ямба, обнаруживающиеся в творчестве Тютчева. Это, во-первых, строфа с перекрестной рифмовкой, но с различным порядком женских и мужских рифм в каждом четверостишии (AbAbcDcD — «Поток сгустился и тускнеет...», до 1836); во-вторых, строфа с опоясывающей рифмовкой схемы aBBacDDc («Фонтан», до 1836; «День и ночь» не позднее 1839; «Молчит сомнительно Восток...», 1865); в-третьих, строфа с опоясывающей рифмовкой, но с различным порядком рифм в четверостишиях (aBBaCddC — «Как весел грохот летних бурь...», 1851); в-четвертых, строфы с неустойчивой системой рифмовки. Такие строфы встречаются в стихотворениях «Цицерон» (1830), «Как птичка раннею зарей...» (до 1836), «Еще земли печален вид...» (до 1836), «Неман» (1853). В стихотворениях «Цицерон» и «Еще земли печален вид...» первая строфа имеет опоясывающую рифмовку той же схемы, что и в стихотворении «Как весел грохот летних бурь...»; вторая строфа является соединением четверостишия опоясывающей рифмовки aBBa с четверостишием перекрестной рифмовки AbAb. Стихотворение «Как птичка раннею зарей...» открывается четырьмя строками, рифмованными перекрестно, с мужскими окончаниями нечетных стихов и женскими окончаниями четных, но затем, до самого конца стихотворения, т. е. на протяжении двух с половиной восьмистишных строф, выдержан обратный порядок рифм — по схеме AbAbCdCd. Наконец, стихотворение «Неман» состоит из пяти строф с самостоятельной системой рифмовки каждая (I — AbAbCdCd, II — AbbAcDcD, III — aBaBcDcD, IV — aBBacDDc, V — aBaBcDcD).
Восьмистишная строфа наблюдается у Тютчева в стихотворениях, написанных пятистопным ямбом («Могила Наполеона», не позднее 1828, I — aBBaCddC, II — в строках 5—8 перекрестные рифмы aBaB; «Святая ночь на небосклон взошла...», 1848 или 1849, a BaBcDcD; «Памяти В. А. Жуковского», 1852, перекрестная рифмовка с меняющимся порядком женских и мужских рифм; «19-е февраля 1864», 1864, AbAbCdCd); шестистопным ямбом («Mal’aria», 1830, AbbAcDDc) и смешанным ямбом («На камень жизни роковой...», 1822, aBaBcDcD; «Колумб», 1844, I — aBaBcDDc, II — AbAbCdCd; третья часть стихотворения «Наполеон», не позднее 1850, AbAbCdCd; «Родной ландшафт... Под дымчатым навесом...», 1859, AbAbCdCd).
Наряду с первой из указанных форм четырехстопной ямбической строфы с перекрестной рифмовкой большое распространение в русской поэзии получило восьмистишие четырехстопного хорея также с перекрестными рифмами AbAbCdCd. Это строфа пушкинского «Талисмана», «Предчувствия» и «Бесов»; такой строфой написаны «Недоносок», «Бокал» и некоторые другие стихотворения Баратынского. У Тютчева она представлена стихотворениями «Альпы» (1830), «Тени сизые смесились...» (до 1836), «Вновь твои я вижу очи...» (1849?) «Тихо в озере струится...» (1866). В одном случае Тютчев внес в эту форму строфы небольшое изменение: в стихотворении «Пламя рдеет, пламя пышет...» (1855) строки пятая и седьмая не рифмуют между собой (AbAbCdEd). В меньшем количестве, чем восьмистишные строфы, но все же довольно часто встречаются у Тютчева различные формы пятистишной строфы. Для четырехстопного ямбического пятистишия наиболее обычна рифмовка AbAAb (у Пушкина — «Паж или пятнадцатый год», «В последний раз твой образ милый...»). Тютчев пользуется строфой с такой системой рифмовки, как в стихотворениях, написанных четырехстопным ямбом («Двум сестрам», 1830; «Обвеян вещею дремотой...», 1850; «Предопределение», 1851?; «Н. Ф. Щербине», 1857; «Е. Н. Анненковой», 1859; «Играй, покуда над тобою...», 1861; «Черное море», 1871), так и в стихах, написанных четырехстопным хореем («Что ты клонишь над водами...», до 1836; «Чародейкою зимою...», 1852).
Играй, покуда над тобою
Еще безоблачна лазурь;
Ты — жизнь, назначенная к бою,
Ты — сердце, жаждущее бурь.
———
Что ты клонишь над водами,
И дрожащими листами,
Словно жадными устами,
Ловишь беглую струю?..
Строфа с таким же чередованием рифмующих строк, но с одними женскими рифмами — в стихотворении «Не остывшая от зною...» (1851). Иначе построено четырехстопное ямбическое пятистишие в стихотворении «Пророчество» (1850): строфа открывается двумя смежными женскими стихами, с которыми рифмует стих четвертый; рифмующие между собой строки третья и пятая имеют мужские окончания:
Весть родилась не в нашем роде —
То древний глас, то свыше глас:
«Четвертый век уж на исходе, —
Свершится он — и грянет час!»
«Я знал ее еще тогда» (1861). В написанном пятистопным ямбом стихотворении «Русская география» (1848 или 1849) первый стих, имеющий мужское окончание, рифмует со стихами четвертым и пятым, а стих второй, имеющий женское окончание, — со стихом третьим (aBBaa).
На две пятистишные строфы с одинаковым порядком рифмующих строк, но с различным расположением женских и мужских рифм делится стихотворение «Люблю глаза твои, мой друг...» (не позднее 1836).
В первой строфе рифмы размещены в последовательности аВаВа, во второй — AbAbA:
Люблю глаза твои, мой друг,
С игрой их пламенно-чудесной,
И, словно молнией небесной,
Окинешь бегло целый круг...
Но есть сильней очарованья:
Глаза, потупленные ниц
И сквозь опущенных ресниц
Угрюмый, тусклый огнь желанья.
Изменение во второй строфе последовательности женских и мужских рифм заключает в себе определенную смысловую закономерность и подчеркивает содержащуюся в стихотворении антитезу.
Первая строфа заканчивается словом «круг». Представление о замкнутости круга, окинутого быстрым, подобно молнии, взглядом женщины, передано ритмической замкнутостью самой строфы, завершающейся четырехударным мужским стихом. Наличие мужского окончания и в третьем стихе делает мужские рифмы в этой строфе преобладающими. Наоборот, во второй строфе из пяти рифм три женские, придающие соответствующим стихам некоторую интонационную замедленность, усиленную смягченным окончанием («нья»). Ритмико-интонационное звучание второй строфы иное, чем первой. В немалой степени это зависит от наличия в четырех строках подряд, на одном и том же месте, — а именно в третьей стопе, — пиррихия. Благодаря этому в каждом стихе происходит равномерное повышение (в первом полустишии) и понижение (с третьей стопы) интонации. Последний стих четырехударный; однако строфа не обрывается ударным слогом, а как бы «замирает» на протяжной женской рифме, отвечая представлению о потупленном и полном страстного томления взоре.
«Весна» («Любовь земли и прелесть года...», не позднее 1821) она занимает преобладающее место (всего в стихотворении шесть строф, из них три — пятистишные, две — четырехстишные, одна — семистишная). Каждая из пятистишных строф (вторая, третья и четвертая в общей последовательности строф) имеет свою рифмовку (AbbAb, aBaBa, AAbAb). Стихотворение «Слезы» (1823), написанное разностопными ямбическими четверостишиями с перекрестной (строфы I—III) и опоясывающей (строфы IV—V) рифмовкой, заканчивается пятистишием, в котором первый стих рифмует со стихом четвертым, а второй с третьим и пятым (aBBaB). В стихотворении «Весеннее успокоение» (не позднее 1832)24 первая строфа — четверостишие, вторая — пятистишие с такой рифмовкой: aBaaB. Наиболее обычная для пятистишия система рифмовки, т. е. AbAAb, — в четвертой и пятой строфах стихотворения «Недаром милосердым богом...» (1851). Им предшествуют две четырехстишные строфы с перекрестной рифмовкой. Наконец, в двух стихотворениях — «1-е декабря 1837» и «Первый лист» — пятистишие сочетается с шестистишием. Так, в стихотворении «1-е декабря 1837» первая строфа — пятистишие обычной формы, т. е. AbAAb, вторая — шестистишие также одного из наиболее распространенных видов, а именно aBBaBa.
Итак, в зависимости от того или иного чередования женских и мужских рифм у Тютчева насчитывается до одиннадцати вариантов пятистишной строфы. Определить, в какой мере тот или иной вариант представляет исключительное достояние поэта, станет возможным лишь тогда, когда будут подвергнуты хронологическому учету все строфические формы, которые имеются в русской поэзии. Но уже сейчас можно с уверенностью сказать, что своеобразная форма пятистишия в стихотворении Тютчева «Первый лист» (1851) является его собственным созданием. Здесь первый и четвертый стихи первой строфы рифмуют с первым и пятым стихами второй строфы, второй и пятый — с вторым и четвертым стихами второй строфы, а третий стих, не имеющий пары в первой строфе, — с соответствующим стихом второй (схема рифмовки: I — abcab, II — abcba):
Лист зеленеет молодой.
Смотри, как листьем молодым
Воздушной зеленью сквозной,
Полупрозрачною, как дым...
Давно им грезилось весной,
Весной и летом золотым, —
Под первым небом голубым,
Пробились вдруг на свет дневной...
Третья строфа стихотворения «Первый лист» — шестистишие с весьма изысканной системой рифмовки: две женские рифмы в третьем и четвертом стихах (в предыдущих двух строфах все рифмы были мужскими) образуют как бы центр строфы, обрамленный двумя парами рифмующих между собой стихов — первым и шестым, вторым и пятым (abCCba):
О, первых листьев красота,
С новорожденною их тенью!
И слышно нам по их движенью,
Что в этих тысячах и тьмах
Не встретишь мертвого листа.
«Двум друзьям» (1816). Отдельные шестистишные строфы входят в состав таких стихотворений, как «Урания» (1820), «К оде Пушкина на вольность» (1820), «А. Н. М.» (1821), «Друзьям при посылке „Песни радости“ из Шиллера» (1823?). Строфы эти различны как по своим метрическим особенностям, так и по характеру рифмовки. В «Урании», например, Тютчев то пользуется разностопным ямбом, который является основным размером данного стихотворения, то объединяет в пределах шестистишия различные стихотворные размеры, по-разному рифмуя стихи (AbAbCC; aBaBcc; ababab). Ни в одном из этих случаев система рифмовки не представляет особой оригинальности. Не отличаются самостоятельностью и шестистишные строфы, включенные Тютчевым в стихотворения «К оде Пушкина на вольность» (вторая строфа), «А. Н. М.» (вторая строфа), «Друзьям при посылке „Песни радости“ из Шиллера» (последняя строфа). Это — шестистишие четырехстопного ямба, рифмованное по схеме AbAbAb (в двух первых стихотворениях) и шестистишие пятистопного ямба, рифмованное по схеме AAbAbb (в третьем стихотворении).
Первым стихотворением Тютчева, состоящим из одних шестистишных строф, является знаменитое «Silentium!» (1830?). Рифмовка в нем смежная мужская. Последняя строка каждой строфы носит характер припева: «Любуйся ими — и молчи», «Питайся ими — и молчи», «Внимай их пенью — и молчи!..» Из двух шестистиший пятистопного ямба со смежными мужскими рифмами складывается стихотворение Тютчева «Арфа скальда» (1834).
Наиболее обычным видом ямбического или хореического шестистишия является строфа, в которой рифмы расположены по схеме AAbCCb. Такой строфой написаны стихотворения Тютчева «Под дыханьем непогоды...» (1850; 4-стопный ямб) и «Memento» (1860; 5-стопный ямб). Вариантом подобной строфы представляется строфа со сплошь мужскими рифмами и укороченными на одну стопу третьим и шестым стихами:
Сижу задумчив и один,
На потухающий камин
С тоскою мыслю о былом
И слов в унынии моем
Не нахожу.
(До 1836)
«Не дай мне бог сойти с ума...» (1833)25, с той только разницей, что у Пушкина третий и шестой стихи — трехстопные, а у Тютчева — двухстопные.
Шестистишная строфа пятистопного ямба, в которой первые четыре стиха имеют опоясывающую рифмовку, а два последних смежную, применена Тютчевым в стихотворениях «Итак, опять увиделся я с вами...» (1849) и «Когда в кругу убийственных забот...» (1849). Разница между ними заключается только в расположении женских и мужских рифм (в первом стихотворении — ABBAcc, во втором — aBBaCC).
Своеобразные формы шестистишной строфы созданы Тютчевым в стихотворениях «Русской женщине» (1848 или 1849), «Венеция» (не позднее 1850) и «Грустный вид и грустный час...» (1859). Первое стихотворение написано четырехстопным ямбом, два других — четырехстопным хореем.
В стихотворении «Русской женщине» строфа как бы делится на два трехстишия из двух женских стихов и одного мужского; каждый стих первого трехстишия рифмует с соответствующим стихом второго (ABcABc). Композиционная стройность строфы поддерживается обилием интонационно-синтаксических параллелизмов. Каждая строфа представляет единый синтаксический период. Первая открывается тремя стихами, в которых полностью проведен синтаксический параллелизм, усиленный лексическими повторами и совпадением метрической схемы (U′U′UUU′U). Синтаксически все три строки являются второстепенными членами предложения («Вдали от солнца и природы, вдали от света и искусства, вдали от жизни и любви»). Следующая половина строфы (строки 4—6), заключающая в себе основные члены предложения, состоит из трех синтаксически законченных фраз, в которых осуществлен частичный параллелизм. Четвертый стих начинается сказуемым и замыкается подлежащим, которые как бы обрамляют определения; в пятом и шестом стихах — инверсия: сказуемое перемещено в середину стиха, причем в первом случае предваряется определением и сопровождается подлежащим, а во втором — наоборот («Мелькнут твои младые годы, живые помертвеют чувства, мечты развеются твои»). Каждый раз при такой перестановке усиливается смысловая выразительность фразы. Вторая строфа построена на интонационно-синтаксическом параллелизме между рифмующими стихами (вторым и пятым, третьим и шестым):
В краю безлюдном, безымянном,
На незамеченной земле,
Как исчезает облак дыма
На небе тусклом и туманном,
Иная система рифмовки в шестистишной строфе стихотворения «Венеция». Здесь строки первая, третья, четвертая и пятая рифмуют между собой, а строка вторая — со строкой шестой. Женские рифмы преобладают (AbAAAb), но замыкающий строфу мужской стих именно благодаря тому, что ему предшествуют три женских стиха подряд, приобретает особую интонационную выразительность. Тютчев сам намекнул на источник этой строфы, пометив на одном из автографов стихотворения «Венеция»: «буримэ о Венеции во вкусе Языкова». Слово «буримэ» употреблено здесь, по-видимому, не в смысле стихов на заданные рифмы (стихотворение «Венеция» менее всего походит на эту салонную забаву), а в том же ироническом по отношению к своим стихам смысле, в каком Тютчев пользовался словом «вирши». Что касается упоминания о Языкове, то прямого соответствия со строфой тютчевской «Венеции» в стихах Языкова нет. Наиболее близка в ней семистишная строфа языковского «Водопада»:
|
Тютчев |
|
Языков |
|
Дож Венеции свободной |
|
При том, что структура строфы «Венеции» не совпадает в точности со структурой строфы «Водопада», нетрудно установить между ними и элементы сходства. Оба стихотворения написаны четырехстопным хореем. Ритмически тютчевский хорей, несомненно, родственен языковскому. В цитированной строфе «Водопада» только первый стих имеет все четыре метрических ударения («Мо́ре бле́ска, гу́л, уда́ры»); у Тютчева в приведенной строфе «Венеции» соответствия ему нет, так как она открывается стихом, в котором имеется один пиррихий («До́ж Вене́ции свобо́дной»). Вообще полноударный стих обнаруживается на протяжении всего стихотворения Тютчева, т. е. на протяжении 24 строк, только однажды. Зато строки с тремя ударениями («Чу́дный пе́рстень воево́ды» или «А тепе́рь? В волна́х забве́нья») составляют ровно половину общего количества стихов «Венеции». За первым стихом, несущим четыре ударения, у Языкова в первой строфе «Водопада» идут шесть строк, в каждой из которых первая и третья стопы являются пиррихиями. Таким образом, в стихе получается лишь два ударения, и то, что каждой ударной стопе регулярно предшествует безударная, придает этим ударениям особенную отчетливость. У Тютчева в первой строфе «Венеции» за начальным трехударным стихом следуют пять стихов, ритмически однородных с указанными стихами Языкова (ср., например, «Многоводной
Ниага́ры» и «Обруча́лся ежего́дно»). Стихи подобного метрического рисунка преобладают и во второй строфе «Венеции», а затем уступают первенство трехударным. Сочетание стихов, в которых насчитывается три ударных стопы, со стихами, в которых имеется всего два ударения при симметричном расположении пиррихиев, нередко наблюдается в стихотворениях Языкова, написанных четырехстопным хореем. Хотя система рифмовки, определяющая собой построение строфы языковского «Водопада» (AbbbAAb), иная, чем в тютчевской «Венеции», есть в них одна особенность, сближающая их между собою: троекратные смежные рифмы (у Языкова — мужские, у Тютчева — женские). Это дает возможность, опираясь к тому же на косвенное указание самого поэта, рассматривать данную шистистишную строфу Тютчева, как своего рода вариацию семистишной строфы Языкова.
Сложной строфической композицией отличается стихотворение Тютчева «Грустный вид и грустный час...» («На возвратном пути», I — 1859). Оно состоит из двух шестистишных строф. Смежные рифмы двух первых стихов первой строфы «час» — «нас» повторяются в соответствующих строках второй строфы. Два средних стиха (третий и четвертый) рифмуют с двумя средними стихами второй. Между рифмующими строками, таким образом, получается интервал в пять строк. Наконец, два заключительных стиха стихотворения частично повторяют два последних стиха первой строфы. Схема рифмовки такова: I — aabCdd, II — aabCdd; на десять мужских рифм приходится две женских. Подобная строфическая композиция как нельзя лучше соответствует содержанию стихотворения:
—
Дальний путь торопит нас...
Вот, как призрак гробовой,
Месяц встал — и из тумана
Осветил безлюдный край...
— не унывай...
Ах, и в этот самый час,
Там, где нет теперь уж нас,
Тот же месяц, но живой,
Дышит в зеркале Лемана...
—
Путь далек — не вспоминай...
Строфическое построение в целом и в частностях подчинено здесь смысловой антитезе, — противопоставлению «чудного вида» — «грустному виду», «чудного края» — «безлюдному краю», месяца «живого» — месяцу, который подобен «призраку гробовому», «зеркала» Женевского озера — северному «туману». Заключительная строка стихотворения: «Путь далек — не вспоминай», благодаря перекличке с последним стихом первой строфы: «Путь далек — не унывай», воспринимается как своего рода припев, но замена слова «не унывай» словом «не вспоминай» делает ее эмоционально органической концовкой именно данной строфы.
Тематическая антитеза, проведенная в стихотворении, усилена почти полным ритмическим параллелизмом обеих строф. Стихотворение написано четырехстопным хореем. Два первых стиха каждой строфы являются полноударными. За ними следуют два стиха, имеющих три ударения и пиррихий в третьей стопе. Таким же стихом замыкается строфа. Не совпадают по своему метрическому строю только предпоследние стихи: в первой строфе — это трехударный стих с пиррихием в первой стопе, во второй — четырехударный стих, ритмически очень выразительно подготовляющий концовку.
Четверостишие, восьмистишие, пятистишие и шестистишие — таковы основные строфические формы поэзии Тютчева. Семистишия встречаются у него в единичных случаях, и то лишь в сочетании с другими строфами (таковы семь стихов пятистопного и шестистопного хорея, рифмованных по схеме AbAbCCb, в стихотворении «Урания» и семистишие шестистопного и четырехстопного ямба, рифмованное по схеме aBaBcBc, в стихотворении «Весна» — «Любовь земли и прелесть года...»). Девятистишная строфа также появляется у Тютчева наряду с другими формами строф в стихотворениях «К оде Пушкина на вольность» (последняя строфа, 4-стопный ямб, рифмовка AbAbCdCCd) и «А. Н. М.» (последняя строфа, 4-стопный ямб, рифмовка aBaaBccBc). Система рифмовки указанной строфы стихотворения «К оде Пушкина на вольность» впоследствии повторена Тютчевым в написанных четырехстопным хореем строфах «Моря и утеса» (1848):
Хлещет, свищет и ревет,
И до звезд допрянуть хочет,
До незыблемых высот...
Ад ли, адская ли сила
Огнь геенский разложила —
И пучину взворотила
И поставила вверх дном?
Строфа эта, представляющая сочетание четверостишия перекрестной рифмовки и наиболее обычной формы пятистишия, в русской поэзии попадается довольно редко. Предшественником Тютчева в разработке этой строфы был Языков («Д. В. Давыдову», «Элегия» — «День ненастный, темный, тучи...»).
«Друзьям при посылке „Песни радости“ из Шиллера». По системе рифмовки — это сочетание шестистишия AbAbAb с четверостишием aBBa. Второй раз Тютчев воспользовался десятистишием в стихотворении «Кончен пир, умолкли хоры...» (не позднее 1850). Стихотворение, написанное четырехстопным хореем, делится на две строфы, по структуре своей самые сложные из всех тютчевских строф. Каждая строфа состоит из десяти женских стихов, но система их рифмовки неодинакова (I — AABBCCDDDB, II — ABCCBADDAB).
Кончен пир, умолкли хоры,
Опорожнены амфоры,
Опрокинуты корзины,
Не допиты в кубках вины,
—
Лишь курятся ароматы
В опустевшей светлой зале...
Кончив пир, мы поздно встали —
Звезды на небе сияли,
Интервал в пять строк, отделяющий их от заключительной рифмы, делает ее почти неощутимой, ослабляя тем самым композиционную цельность строфы. Значительно большей композиционной стройностью, несмотря на свою прихотливую систему рифмовки, отличается вторая строфа:
Как над беспокойным градом,
Над дворцами, над домами,
Шумным уличным движеньем
И бессонными толпами, —
Как над этим дольным чадом,
В горнем выспреннем пределе,
Непорочными лучами...
Строфа по своему ритмико-синтаксическому построению делится на две равные части (по пять стихов) с одинаковыми зачинами («Как над...»). Несмотря на то, что некоторые рифмующие между собой строки отделены большими интервалами (по три и четыре стиха), восприятие рифмы здесь не утрачивается, так как связь соответствующих стихов друг с другом усиливается повторами, аллитерациями, ассонансами, синтаксическими параллелями (« беспокойным градом— Как над ольным чадом... — Отвечая смертным взглядам...»; «Над домами... — И бессонными толпами... — Непорочными лучами»). Это способствует композиционной цельности строфы.
когда будет написана общая история русской поэзии. Некоторые мои наблюдения могут показаться субъективными, что почти неизбежно в разборе стихов. Если я и позволял себе, говоря словами пушкинского Сальери, «поверять алгеброй гармонию», то конечной целью моей было раскрыть полное соответствие внешних средств изобразительности внутреннему содержанию тютчевских стихотворений.
Примечания
21 Прописными буквами здесь и ниже обозначаются женские рифмы, строчными — мужские.
22 Б. В.
23 Б. В. Томашевский— Л., 1959, стр. 256.
24 Стихотворение является переводом из Уланда, но пятистишная строфа представляет собой вольность переводчика: в немецком подлиннике обе строфы четырехстишные.
25