3
В первые годы по возвращении из-за границы связи Тютчева с русской литературной жизнью оказываются еще менее заметными, чем в бытность его на чужбине. За девять лет (с 1841 по 1849 год) им не было напечатано ни одного стихотворения67. В сознании современников он занимает более чем скромное место в ряду разных второстепенных и третьестепенных поэтов двадцатых и тридцатых годов. Имя Тютчева мельком упомянул Белинский в статье о Д. Давыдове (1840): «Достойны внимания переводы и даже некоторые оригинальные произведения гг. Ротчева, Тютчева, Маркевича, Вердеревского и даже г. Раича»68. В числе поэтов, «созданных» Пушкиным, которые без него «не выказали бы собственного поэтического огня», назван Тютчев в статье Гоголя «В чем же наконец существо русской поэзии и в чем ее значение» (1847)69. Как справедливо заметил В. В. Гиппиус, оба высказывания, очевидно, подразумевают Тютчева — сотрудника «Галатеи», а не «Ф. Т.» — сотрудника «Современника»70«Стихотворениям, присланным из Германии» и выводящий поэзию «Ф. Т.» из круга обыденных поэтических явлений: «... переводы [Плещеева. — К. П.] из Гейне напомнили нам одного русского поэта, которого никто не помнит, хотя в мое время, лет десять назад, его стихи и обратили на себя внимание людей со вкусом и поэтическим тактом. Считаем долгом напомнить об них, потому что видеть забвение истинно-поэтических произведений еще прискорбнее, чем видеть явление бездарных виршей, вооруженных самолюбивыми претензиями. Стихотворения, о которых говорим мы, напечатаны в „Современнике“ 1836 и 1837 гг. под названием „Стихотворения, присланные из Германии“ и принадлежат автору, подписавшемуся буквами „Ф. Т.“ Там они и умерли... Странные дела делаются у нас в литературе!»71.
Отзыв В. Н. Майкова в известной мере предварил статью Н. А. Некрасова «Русские второстепенные поэты», напечатанную в январском выпуске «Современника» за 1850 год. Она появилась в годы, которые можно назвать годами поэтического застоя. В течение десятилетия, последовавшего за смертью Пушкина, один за другим уходят из жизни такие поэты, как Полежаев, А. Одоевский, Д. Давыдов, Козлов, Лермонтов, Кольцов, Баратынский, Языков. Из представителей младшего поколения поэтов (Некрасов, Фет, Полонский, А. Майков, А. Григорьев, Плещеев и другие) еще ни один не завоевал в эти годы признания у читателей и критиков, интересы которых были поглощены художественной прозой. Создалось даже мнение о том, что поэзия вообще изжила себя.
В том, что к концу сороковых годов стихи исчезают со страниц журналов, до известной степени сказалось влияние критических суждений Белинского. Тогдашнее отношение Белинского к поэзии хорошо разъяснено А. Лаврецким: «В последний период своей деятельности Белинский видел в вытеснении стихов прозой своего рода признак зрелости литературы, все больше обращающейся к таким проблемам, о которых удобнее писать прозой. Конечно, это не означало гонения на поэзию... Однако Белинский неоднократно утверждал, что после Пушкина и Лермонтова на внимание может рассчитывать поэт, если не равного им, то во всяком случае выдающегося дарования. Белинский был не только против посредственных стихов, как ошибочно полагают некоторые исследователи, но и против стихов, хотя и талантливых, но недостаточно значительных. Именно такая формулировка правильно отражает позицию Белинского. А в ней была своя опасность! Не только повышалась требовательность к качеству стихотворных произведений, но создавалась атмосфера, неблагоприятная для развития поэтических талантов. Если право на существование имеют только большие поэты, то климат становится уже слишком суровым, чтобы в нем могли со временем дать плод скромные, но все же живые ростки поэзии, чтобы могли крепнуть и развиваться дарования, которым нужны годы работы над собой для реализации своих возможностей»72.
Подходя к оценке поэзии с критерием ее «дельности», Белинский дает сочувственную оценку повестям в стихах и сатирическим стихотворным очеркам, близким по направлению и стилю к натуральной школе («Параша» и «Помещик» И. С. Тургенева, «Две судьбы» и «Машенька» Майкова), зато решительное осуждение вызывают с его стороны лирические «вздоры» Огарева или Фета.
«климат» сороковых годов сказался в полном исчезновении стихов, начиная с 1846 года, со страниц крупнейших журналов — «Современника», «Отечественных записок», «Библиотеки для чтения». Попыткой вернуть поэзии утраченное ею в современной литературе место, отстоять право на признание за каждой подлинной поэтической индвидуальностью, независимо от размеров ее дарования, и была статья Некрасова «Русские второстепенные поэты»73.
«Стихов нет», — такими словами открывается статья Некрасова. Упомянув о «дружных осуждениях журналистики, которым часто без разбора, подвергались у нас стихи в последние годы», Некрасов замечает: «В применении к предшествовавшей стихотворной эпохе, когда люди без таланта и признания угрожали наводнить всю литературу плохими стихами, это было хорошо, даже необходимо. Но нам кажется, что теперь, когда дело уже сделано, нужно более снисхождения, более внимания к появляющимся поэтам (192)... Как ни толкуют о положительности нашего времени, мы уверены, что хороший поэт был бы совсем не лишний в настоящей русской литературе: между любителями чтения всегда есть люди (и мы имеем слабость принадлежать к числу их), которым не довольно одних романов и повестей, как бы они ни были хороши, у которых просто есть слабость, обратившаяся в потребность, время от времени прочесть новое хорошее стихотворение...» (193). Некрасов далек от мысли, что в России выродились поэты. В доказательство он приводит несколько стихотворений из редакционного портфеля «Современника». По мнению Некрасова, «обнаруживая талант» (194), они в то же время свидетельствуют о «недостатке самобытности» (196), который, однако, может быть преодолен путем дальнейшего совершенствования таланта. Некрасов считает необоснованными сетования «любителей стихов» на то, что «читать нечего» (203). Он берется «показать, что еще недавно поэтов с истинным талантом у нас являлось гораздо более, чем привыкли считать» (193).
Напомнив о том, что журнал «Современник» был основан Пушкиным в 1836 году, Некрасов сообщает, что с третьего же тома в этом журнале «начали появляться стихотворения, в которых было столько оригинальности, мысли и прелести изложения, столько, одним словом, поэзии, что, казалось, только сам же издатель журнала мог быть автором их. Но под ними весьма четко выставлены были буквы „Ф. Т“; носили они одно общее название: „Стихотворения, присланные из Германии“». Несмотря на такое название, «не подлежало никакому сомнению, что автор их был русский: все они написаны были чистым и прекрасным языком, и многие носили на себе живой отпечаток русского ума, русской души. Подпись Ф. Т-в, вместо Ф. Т., появившаяся вскоре под одним из них, окончательно подтвердила, что автор их наш соотечественник». Как указывает Некрасов, стихи с такой подписью печатались в «Современнике» вплоть до 1840 года, но ни один журнал не обратил на них «ни малейшего внимания» (204). Это тем более изумляет Некрасова, что, по его глубокому убеждению, «стихотворения г. Ф. Т. принадлежат к немногим блестящим явлениям в области русской поэзии» (205).
Когда Некрасов писал свою статью, он, по-видимому, не знал полной фамилии автора «Стихотворений, присланных из Германии» и не располагал никакими дополнительными сведениями о заинтересовавшем его поэте. Об «Ф. Т.» он говорит только в прошедшем времени: «Г. Ф. Т. написал очень немного» (205); «... жаль, что он написал слишком мало» (207); «Немного написал г. Ф. Т., но имя его всегда останется в памяти истинных ценителей и любителей изящного...» (217); «Поэтическая деятельность г. Ф. Т. продолжалась пять лет, начиная с 1836 г. по 1840 г. включительно» (221); при этом Некрасову не было известно, печатал ли «Ф. Т.» где-либо свои стихи, кроме «Современника», или нет.
Из тридцати двух стихотворении Тютчева, помещенных в «Современнике» 1836—1840 годов, двадцать четыре полностью приведены в статье Некрасова.
«Главное достоинство» стихотворений поэта Некрасов видел «в живом, грациозном, пластически-верном изображении природы», в умении подметить «самые тонкие, неуловимые черты и оттенки ее» (205). В качестве примеров тютчевских «пейзажей в стихах» Некрасов цитирует стихотворения «Утро в горах», «Снежные горы», «Полдень» «Песок сыпучий по колени». «Все эти стихотворения очень коротки, а между тем ни к одному из них решительно нечего прибавить... Каждое слово метко, полновесно, и оттенки расположены с таким искусством, что в целом обрисовывают предмет как нельзя полнее» (206).
Такую же «удивительную способность» поэта передавать «характеристические черты картин и явлений природы» (207) усматривает Некрасов и в стихотворениях «Осенний вечер», «Что ты клонишь над водами...» и «Весенние воды».
«к мастерской картине природы присоединяется мысль, постороннее чувство, воспоминание» (211), составляют, по мнению автора статьи, такие стихотворения, как «Весна» («Как ни гнетет рука судьбины...»), «Давно ль, давно ль, о Юг блаженный...», «Как океан объемлет шар земной...», «Я помню время золотое...».
«легкий, едва заметный оттенок иронии», Некрасов относит «С какою негою, с какой тоской влюбленной...», «И гроб опущен уж в могилу...» и «Итальянская villa». Любопытно, что этот «оттенок иронии» напомнил ему Гейне, но он тут же подчеркивает, что стихотворения эти написаны в ту пору, «когда еще ни о самом Гейне, ни о подражателях ему в русской литературе не было и слуху» (213). Некрасов не подозревал, что именно Тютчев еще в двадцатых годах не только переводил Гейне, но и был дружен с немецким поэтом.
Переходя к стихотворениям, в которых «преобладает мысль» (215), Некрасов цитирует «Silentium!», «Как птичка раннею зарей...», «Как над горячею золой...», а в заключение приводит несколько стихотворений «смешанного содержания» (218), в том числе «В душном воздуха молчанье...» и «О чем ты воешь, ветр ночной?..».
Самая классификация тютчевских стихов Некрасовым в зависимости от того, что, по его мнению, определяет то или иное стихотворение, не всегда убедительна. В своей интересной статье о литературно-эстетических взглядах Некрасова А. Лаврецкий показал, что «при всей глубине некрасовского понимания Тютчева есть в нем и односторонность». Сосредоточив свое внимание на теме природы в поэзии Тютчева, Некрасов почти обошел другую, не менее важную и органически связанную с ней тему «трагизма человеческой личности, ее отъединения от природы и коллектива»74. Не осознал в полной мере Некрасов и космического характера тютчевской лирики природы, места в ней темы хаоса. Стихотворения «Сон на море» и «День и ночь» отнесены Некрасовым к числу «сравнительно слабейших» (220).
«Я помню время золотое...» он, например, замечает: «... нет сомнения, от такого стихотворения не отказался бы и Пушкин» (212). Стихотворение «Осенний вечер» сопровождается следующим утверждением: «Только талантам сильным и самобытным дано затрагивать такие струны в человеческом сердце; вот почему мы нисколько не задумались бы поставить г. Ф. Т. рядом с Лермонтовым...» (207). Назвав свою статью «Русские второстепенные поэты», Некрасов поясняет, что он имел в виду противопоставить их «по степени известности» таким поэтам, как Пушкин, Лермонтов, Крылов и Жуковский, а не по степени таланта. Это и дает ему право заявить: «Несмотря на заглавие..., мы решительно относим талант г. Ф. Т-ва к русским первостепенным поэтическим талантам» (220).
Статья Некрасова заканчивается пожеланием, чтобы стихотворения «Ф. Т.» были выпущены отдельным изданием. «... Мы можем ручаться, — добавляет он, — что эту маленькую книжечку каждый любитель отечественной литературы поставит в своей библиотеке рядом с лучшими произведениями русского поэтического гения...» (221).
Загадочные инициалы «Ф. Т.» скоро были разгаданы читателями «Современника». Так под непосредственным впечатлением от перепечатанных Некрасовым стихов А. С. Хомяков писал А. Н. Попову в январе 1850 года: «Видите ли Ф. И. Тютчева? Разумеется, видите. Скажите ему мой поклон и досаду многих за его стихи. Все в восторге от них и в негодовании на него... Не стыдно ли молчать, когда бог дал такой голос?»75 «Досада многих» расшевелила Тютчева. Он послал несколько стихотворений своему давнему товарищу М. П. Погодину, издателю журнала «Москвитянин». Три из них («Наполеон», «Поэзия» и «По равнине вод лазурной...») были помещены без подписи в первой апрельской книжке «Москвитянина» с таким неожиданным примечанием: «Мы получили все эти стихотворения (вместе с десятью, которые будут помещены в следующем номере) от поэта, слишком известного (?!) всем любителям русской словесности. Пусть читатели порадуются вместе с нами этим звукам и отгадывают имя»76. На самом деле Тютчевым было прислано в редакцию «Москвитянина» еще одиннадцать, а не десять стихотворений: восемь (в том числе «Когда в кругу убийственных забот...», «Слезы людские, о слезы людские...» и «Святая ночь на небосклон взошла...») появились во второй апрельской книжке журнала с тремя звездочками вместо подписи, а три («Рим ночью», «Кончен пир, умолкли хоры...» и «Восток белел. Ладья катилась...») вошли в первый июльский выпуск; здесь стихотворения подписаны инициалами «Ф. Т.», хотя в оглавлении и названа фамилия автора. Из всех этих стихотворений только одно — «Восток белел...» — уже было ранее опубликовано в «Современнике» 1836 года в теперь перепечатывалось с незначительным изменением, остальные же были написаны в конце сороковых годов. В мае 1850 года М. А. Максимович поместил два стихотворения Тютчева («Русской женщине» и «Неохотно и несмело...») в журнале «Киевлянин», опять-таки с тремя звездочками вместо подписи77«Москвитянина» появилось еще пять стихотворений поэта: «Еще шумел веселый день...», «Смотри, как на речном просторе...», «Море и утес...» (с подписью «Ф. Т-в»), «Совет» (с подписью «Ф. Т.») и «Наш век» (без подписи)78. В том же году муж сестры Тютчева Н. В. Сушков включил в свой литературный сборник «Раут» его перевод стихотворения Шиллера «Das Siegesfest» (у Тютчева — «Поминки»). Перевод подписан: «Ф. Т... в», но тут же, в примечании, раскрыто полное имя автора: «Мы имеем два прекрасных перевода этой пьесы: один Мансурова, другой Жуковского, под заглавием „Торжество победителей“. Знатоки немецкой литературы удостоверили нас, что этот, новый, перевод самый близкий к подлиннику. „Поминки“ случайно попались нам, и мы решились поместить их в нашем „Сборнике“ без ведома автора, да уж, видно, такова участь его: князь Иван Сергеевич Гагарин собрал стихотворения Тютчева, и Пушкин напечатал их в „Современнике“, а Тютчев, живя тогда в Баварии, и не подозревал, что Петербург читает его произведения»79. В рецензии на «Раут» Некрасов отметил, что тютчевский перевод из Шиллера «был бы очень хорош, если бы мы не имели перевода Жуковского...»80.
Н. В. Сушков первым намеревался осуществить пожелание Некрасова и выпустить в свет отдельное издание стихотворений Тютчева. Именно этим намерением вызваны следующие строки в письме поэта к Сушкову от 27 октября 1851 года: «... Я сердечно умилился при виде вашего писания: в вас поистине избыток христианской любви — неутомимая, неистощимая, всеобъемлющая попечительность... от кедра до иссопа, — от братниных поручений до моих стихов-подкидышей — благоговею — и молчу...»81. Одновременно Тютчев послал Сушкову свою «лепту» для очередного сборника «Раут». Это были пять стихотворений: «Не остывшая от зною...», перевод песни Миньоны из «Ученических годов Вильгельма Мейстера» Гёте, «Первый лист», «Волна и дума» и «Графине Ростопчиной (В ответ на ее письмо) ». Все они появились в «Рауте» на 1852 год под общим заглавием: «Стихотворения Ф. И. Тютчева». К заглавию сделана сноска: «В нынешнем году будет напечатано полное собрание стихотворений Тютчева»82«Современником». В рецензии на «Раут» 1852 года, по-видимому, принадлежащей Некрасову, говорится: «Это известие, вероятно, порадует наших читателей столько же, сколько порадовало нас. Г. Тютчев принадлежит к очень небольшому числу истинных русских поэтов». По мнению рецензента, стихи Тютчева занимают «первое место» в ряду стихов, напечатанных в «Рауте», хотя «никак не могут идти в сравнение с теми, которые принадлежат к лучшей поре его поэтической деятельности и с которыми впервые познакомил публику Пушкин в своем «Современнике»83— «Не остывшая от зною...» и «Волна и дума» — тут же полностью приводятся рецензентом.
Работа по подготовке собрания стихотворений Тютчева была начата. Н. В. Сушков заказал писарскую копию с его стихов как напечатанных ранее, так и полученных им в рукописи от близких поэта. В какой мере сам Тютчев принимал участие в этой работе, сказать трудно. Тетрадь с копиями его стихотворений была послана ему на просмотр Сушковым; на некоторых ее страницах встречаются поправки рукой поэта. По невыясненным причинам издание это не осуществилось. Лишь в 1854 году в приложении к «Современнику» вышло первое отдельное издание стихотворений Тютчева, подготовленное к печати И. С. Тургеневым.
Э. Ф. Тютчевой к П. А. Вяземскому от 8 ноября 1849 года: «На днях состоялся литературный вечер у кн. Одоевского. Читали драму, озаглавленную Нахлебник. Автор ее — молодой человек, имя которого я забыла, если, впрочем, я его когда-либо знала; кажется, это племянник Тургенева (имеется в виду А. И. Тургенев. — К. П. правдой»84. В письмах Тютчева упоминание о Тургеневе впервые встречается в связи с «Записками охотника». 13 сентября 1852 года поэт пишет жене в Овстуг: «... я только-что прочитал два тома „Записок охотника“ Тургенева, где встречаются восхитительные страницы, отмеченные такой мощью таланта, которая благотворно действует на меня: понимание природы часто представляется вам как откровение. Нам нужно прочесть это вместе»85. В другом письме к ней же, выражая свое удовлетворение по поводу того, что и она оценила книгу Тургенева, Тютчев намекает на обстоятельства, вызвавшие арест и высылку писателя из Петербурга в Спасское-Лутовиново в мае 1852 года: «И когда подумаешь, что вследствие какого-то грубого недоразумения... Надо пожелать ему, художнику, найти в своем таланте достаточно воздуха и сил, чтобы не дать задохнуться человеку... Если он вас навестит, чего я вам желаю от всего сердца, передай ему от меня душевный привет»86. Последние строки свидетельствуют о том, что к этому времени между Тютчевым и Тургеневым уже установилось более близкое знакомство.
9 декабря 1853 года Тургенев возвратился из Спасского-Лутовинова в Петербург, а 19 декабря Тютчев сообщал жене: «... изгнанник Тургенев вернулся в Петербург и живет по соседству со мной. Я часто и с удовольствием вижусь с ним. Он поручил мне в особенности напомнить тебе о нем»87.
«уговорил» поэта согласиться на издание сборника его стихотворений88. В апреле 1854 года вышел в свет третий, мартовский, выпуск «Современника», в приложении к которому было помещено девяносто два стихотворения Тютчева (приложение имеет особую пагинацию и оглавление). Девятнадцать стихотворений поэта было напечатано дополнительно в майском номере «Современника». Все эти стихи были переизданы в том же году отдельной книжкой уменьшенного формата.
Тургенев не ограничился ролью издателя и редактора Тютчева. В апрельском выпуске «Современника» он поместил свою статью «Несколько слов о стихотворениях Ф. И. Тютчева»89. Этой статьей он продолжал начатое Некрасовым открытие «одного из самых замечательных наших поэтов, как бы завещанного нам приветом и одобрением Пушкина».
Тургенев характеризует талант Тютчева как талант чисто лирический, в котором «нет никаких драматических или эпических начал», но который является полным выражением личности автора. Каждое стихотворение поэта, по мнению Тургенева, порождено мыслью, но мыслью, облеченной в художественный образ. Язык Тютчева «часто поражает читателя счастливой смелостью и почти пушкинской красотой своих оборотов». Тургенев заканчивает статью такими словами: «Г-н Тютчев может сказать себе, что он... создал речи, которым не суждено умереть; а для истинного художника выше подобного сознания награды нет».
«пропагандистами» поэзии Тютчева были Некрасов и Тургенев, как они старались расширить круг читателей и ценителей его стихов, можно судить по позднейшему свидетельству Л. Н. Толстого: «Когда-то Тургенев, Некрасов и Ко едва могли уговорить меня прочесть Тютчева. Но зато когда я прочел, то просто обмер от величины его творческого таланта»90.
Выход в свет собрания стихотворений Тютчева был, несомненно, крупным событием тогдашней литературной жизни. Недаром Чернышевский собирался написать об этих «прекрасных» стихах отдельную статью91.
Однако, наряду с положительными оценками стихов Тютчева, появились в журналах и отзывы отрицательные. По поводу стихотворений, помещенных в приложении к мартовской книжке «Современника», рецензент журнала «Пантеон» писал: «Из этих девяноста двух стихотворений есть десятка два хороших, десятка два посредственных, остальные очень плохи». Основным недостатком тютчевских стихов рецензент считает «много неправильных и изысканных выражений». К хорошим стихотворениям он причисляет «Душа хотела б быть звездой...», «Я очи знал, — о, эти очи!..», «Пошли, господь, свою отраду...», «Не говори: меня он, как и прежде, любит...», «Обвеян вещею дремотой...», «Предопределение», «Не остывшая от зною...» и «Сияет солнце, воды блещут...». В качестве примера «хорошего по мысли, но слабого по выражению» стихотворения приводится «О, не тревожь меня укорой справедливой...». За ним, без всяких комментариев, перепечатано стихотворение «Последняя любовь». Бросается в глаза, что из стихов заграничного периода рецензент выделил как хорошее только одно — «Душа хотела б быть звездой...». Цитируя другое стихотворение того же времени — «Утро в горах», которое Некрасов в своей статье относил к мастерским «пейзажам в стихах», он иронизирует: «... что в этом стихотворении? Таких можно написать десяток в несколько часов, без малейшего труда»92.
Возможно, что именно появление на страницах «Пантеона» этого неблагоприятного отзыва и побудило Тургенева выступить в следующей же книжке «Современника» со своей статьей «Несколько слов о стихотворениях Ф. И. Тютчева». «Пантеон» в свою очередь не преминул резко отрицательно отозваться и о статье Тургенева, в которой якобы содержится «много странного, ошибочного и изысканного»93.
«Пантеоном» и девятнадцать стихотворений Тютчева, дополнительно напечатанных в майской книжке «Современника». Решительно осуждены рецензентом все тютчевские переводы, не исключая и превосходного, до сих пор не превзойденного перевода «Приветствия духа» Гёте. Из оригинальных стихотворений в доказательство своего «беспристрастия» и «дарования г. Тютчева, в котором однако же еще больше претензий на дарование», рецензент приводит «Успокоение» («Гроза прошла — еще курясь, лежал...»)94. Несочувственную оценку вызвали те же девятнадцать стихотворений и со стороны журнала «Отечественные записки»: «... вновь напечатанные стихи Тютчева ничего не прибавляют к его известности, как поэта, — даже жаль, что они напечатаны»95. Вместе с тем именно «Отечественные записки» вступили в полемику с критическими суждениями «Пантеона» о поэзии Тютчева.
«Отечественных записок» за 1854 год была помещена большая статья по поводу выхода в свет отдельного издания стихотворений Тютчева96. Автор этой восторженной статьи неизвестен. Связывая лирику Тютчева с «золотым веком» русской поэзии, т. е. с пушкинской эпохой, критик «Отечественных записок» подчеркивает то, что составляет «неотъемлемую собственность самого поэта». «Между многими удивительными свойствами поэтической фантазии, — пишет он, — есть всегда одно особенное: она творит новый мир над старым, или так меняет точку зрения, что даже старое, давно знакомое глазу, поражает глаз какою-то небывалою новизною» (68). Тютчев в своих изображениях природы умеет находить «новый угол зрения, откуда мир представляется ему совсем в ином виде» (67). Этой переменой «угла» или «точки» зрения объясняет критик «Отечественных записок» такие чисто тютчевские образы и выражения, которые поднял на смех рецензент «Пантеона», но которые принадлежат к числу «самых метких слов, какие когда-либо говорила наша поэзия».
«Пантеон» не остался в долгу перед «Отечественными записками». Во имя логики, здравого смысла и правил языка он снова ополчился на «громокипящий кубок», «мглистый полдень», « свет» звезд, «изнеможение в кости» (вместо «в костях») и другие метафоры и эпитеты Тютчева. То, в чем критик «Отечественных записок» видел глубокое своеобразие тютчевских стихов, было расценено рецензентом «Пантеона» как «явная нелепость, невозможность, несообразность»97. «Отечественные записки» не продолжали спора, но будущая судьба поэзии Тютчева показала, что правда на стороне тех, кто приемлет дерзновенность тютчевских образов и тютчевской поэтической лексики, а не на стороне тех, кто в данном случае берет на себя роль защитников «здравого смысла».
«Отечественных записок» во многом близка статья А. А. Фета «О стихотворениях Ф. Тютчева», появившаяся несколько лет спустя в журнале «Русское слово»98.
Статья эта носит в своем роде программный характер, выражая основы эстетических воззрений Фета. Ее направленность против враждебной ему революционно-демократической эстетики очевидна. В самом начале статьи Фет заявляет, что вопросы «о правах гражданства поэзии между прочими человеческими деятельностями, о ее нравственном значении, о современности в данную эпоху и т. п.» он считает «кошмарами, от которых давно и навсегда отделался». Его интересует другое: «что такое поэзия и какое главное качество поэта» (64). С этой точки зрения он и подходит к оценке стихотворений Тютчева.
Называя Тютчева «поэтом мысли» (75), Фет поясняет, в чем, по его мнению, заключается разница между «поэтической мыслью» и «философской мыслью»: «Как самая поэзия — воспроизведение не всего предмета, а только его красоты, поэтическая мысль только отражение мысли философской и опять-таки отражение ее красоты; до других ее сторон поэзии нет дела. Чем резче, точнее философская мысль, чем вернее обозначена ее сфера, чем ближе подходит она к незыблемой аксиоме, тем выше ее достоинство. В мире поэзии наоборот. Чем общей поэтическая мысль, при всей своей яркости и силе, чем шире, тоньше и неуловимей расходится круг ее, тем она поэтичней» (68). Тютчева Фет считает «полным, самобытным, а потому нередко причудливым и даже капризным... властелином» (73) именно поэтической мысли.
Одним из основных художественных достоинств Тютчева Фет, как и критик «Отечественных записок», признает его «зоркость»: «Он не только видит предмет с самобытной точки зрения, — он видит его тончайшие фибры и оттенки» (73). Наряду с этим Тютчеву как «великому мастеру» (80) свойственно сочетание «лирической смелости», больше того — «дерзновенной отваги», со строжайшим «чувством меры» (76). Правда, в некоторых стихотворениях Тютчева Фет усматривает «пятна», но они не мешают ему в каждом стихотворении видеть «солнце», особый «светящий мир». А ведь «думая о солнце, забываешь о пятнах» (68).
Подчеркивая, что «немалого требует г. Тютчев от читателей, обращаясь к их сочувствию» (84), Фет выражает уверенность, что «яркому поэтическому огню г. Тютчева суждена завидная будущность не только освещать, но и согревать грядущие поколения» (83).
«чистой поэзии» и тем самым становились как бы орудием литературной борьбы. Между тем, борясь с теорией и практикой «искусства для искусства», сами революционные демократы никогда не боролись с Тютчевым. В примечаниях к «Рассказу о Крымской войне (по Кинглеку)» Чернышевский назвал его «истинным поэтом»99. Находясь в каземате Петропавловской крепости, Чернышевский просил А. Н. Пыпина прислать ему в числе других книг «Тютчева (если можно достать)»100. В конце того же 1859 года, в котором была напечатана статья Фета, появилась знаменитая статья Добролюбова «Темное царство». Среди содержащихся в ней общетеоретических суждений об искусстве встречается сравнение двух поэтов-лириков — Фета и Тютчева. Возможно, что сравнение именно этих двух поэтов и противопоставление одного другому обусловлено в какой-то мере полемическими целями. Чисто эстетическому критерию, положенному в основу оценки тютчевской поэзии Фетом, Добролюбов противопоставляет совершенно иной критерий, определяющий ее понимание революционными демократами: «Судя по тому, как глубоко проникает взгляд писателя в самую сущность явлений, как широко захватывает он в своих изображениях различные стороны жизни, — можно решить и то, как велик его талант. Без этого все толкования будут напрасны. Например, у г. Фета есть талант, и у г. Тютчева есть талант: как определить их относительное значение? Без сомнения не иначе, как рассмотрением сферы, доступной каждому из них. Тогда и окажется, что талант одного способен во всей силе проявиться только в уловлении мимолетных впечатлений от тихих явлений природы; а другому доступна, кроме того, — и знойная страстность, и суровая энергия, и глубокая дума, возбуждаемая не одними стихийными явлениями, но и вопросами нравственными, интересами общественной жизни. В показании всего этого и должна бы собственно заключаться оценка таланта обоих поэтов. Тогда читатели и без всяких эстетических (обыкновенно очень туманных) рассуждений поняли бы, какое место в литературе принадлежит и тому и другому поэту»101.
Эти строки Добролюбова принадлежат к самым вдумчивым оценкам тютчевской поэзии в русской критической литературе.
67 «Море и утес» был помещен в газете «Русский инвалид», 7 сентября 1848 г.
68 «Сочинения в стихах и прозе Дениса Давыдова» — В. Г. Белинский
69 Н. В. . Пол. собр. соч., т. 8. Изд-во АН СССР, 1952, стр. 386.
70 Тютчев. Полное собрание стихотворений. Л., 1939 («Библиотека поэта». Большая серия), стр. 11.
71 В.
72 А. Лаврецкий. Литературно-эстетические взгляды Некрасова. «Литературное наследство», т. 49—50. Н. А. Некрасов. 1. М., 1946, стр. 63.
73 «Современник», 1850, № 1, отд. VI, стр. 42—74— Цит. по изд.: Н. А. . Полное собрание сочинений и писем, т. IX. М., 1950, стр. 190—221.
74 А. Лаврецкий. Литературно-эстетические взгляды Некрасова, стр. 66.
75 . Полное собрание сочинений, т. VIII. М., 1900, стр. 200.
76 «Москвитянин», ч. II, 1850, № 7, апрель, кн. 1, стр. 162.
77 «Киевлянин», 1850, кн. III, стр. 191—192. — Озаглавлены «Моей землячке» и «Гроза».
78 «Москвитянин», ч. III, 1851, № 11, кн. 1, стр. 237—239; ч. IV, 1851, № 16, август, кн. 2, стр. 379; ч. VI, 1851, № 22, ноябрь, кн. 2, стр. 220.
79 «Раут. Литературный сборник...» Изд. Н. В. Сушкова. М., 1851, стр. 76.
80 «Современник», т. XXVII, 1851, № 5, май, отд. V, стр. 11. Ср.: Н. А. . Полное собрание сочинений и писем, т. IX. М., 1950, стр. 232.
81 «Стихотворения. Письма», стр. 395.
82 «Раут на 1852 год. Исторический и литературный сборник...» Изд. Н. В. Сушкова. М., 1852, стр. 201.
83 «Современник», т. XXXII, 1852, № 4, апрель, отд. IV, стр. 77. Ср.: Н. А. Некрасов. Полное собрание сочинений и писем, т. IX, стр. 77.
84 Подлинник по-французски. — ЦГАЛИ
85 Подлинник по-французски. — ЛБ. Ср.: «Старина и новизна», кн. 18, стр. 40.
86 Письмо от 10 декабря 1852 г. из Петербурга. Подлинник по-французски. — ЛБ«Старина и новизна», кн. 18, стр. 44.
87 — ЛБ.
88 «Вестник Европы», 1894, кн. 2, стр. 482.
89 «Современник», т. XLIV, 1854, № 4, отд. III, стр. 23—26. Ср.: И. С. . Собрание сочинений, т. 11. М., 1956, стр. 163—167.
90 «Л. Н. Толстой в воспоминаниях современников», т. I. Гослитиздат, 1955, стр. 413.
91 Н. Г. . Полное собрание сочинений, т. XVI. М., 1953, стр. 28.
92 «Пантеон», т. XIV, 1854, кн. 3, март, отд. IV, стр. 17—18.
93 «Пантеон», т. XIV, 1854, кн. 4, апрель, отд. V, стр. 31.
94 —11.
95 «Отечественные записки», т. XCV, 1854, кн. 7, июль, отд. IV, стр. 44—46.
96 Там же, кн. 8, август, отд. IV, стр. 55—75.
97 «Пантеон», т. XVII, 1854, кн. 10, октябрь, отд. V, стр. 20—21.
98 «Русское слово», 1859, февраль, отд. II, Критика, стр. 63—84.
99 Н. Г. Чернышевский. Полное собрание сочинений, т. X. М., 1951, стр. 337.
100
101 «Современник», т. LXXVI, 1859, № 7, отд. III, стр. 39; Н. А. Добролюбов