2
В годы пребывания Тютчева на дипломатической службе королевство Баварское представляло собой одну из наиболее крупных территориальных единиц, входивших в состав Германского союза.
Германский, а с 1828 года и Таможенный союз были внешними формами, плохо прикрывавшими экономическую отсталость и политическую раздробленность Германии. Полуфеодальным государством оставалась в то время и Бавария. Ее конституционные короли послушно следовали указке блюстителей европейского status quo и считали «полезными и необходимыми» лишь те изменения в законодательстве и государственном управлении, которые проистекали из «свободной воли, обдуманного и просвещенного решения тех, кому господь вверил власть».
Задачи русской императорской миссии в Мюнхене не исчерпывались функциями простого дипломатического представительства. Это был своеобразный орган политического контроля над точным со стороны баварского правительства выполнением тех принципов международной политики, которые были выработаны на европейских конгрессах 1815—1822 годов. Русский министр иностранных дел, родом саксонец, Нессельроде всячески внушал русским посланникам за границей, что «единственным залогом порядка общественного» в Европе является союз России с Австрией и Пруссией19. Хлопоча о том, чтобы сплотить крупные и мелкие немецкие дворы вокруг «этого отеческого союза», петербургский кабинет зорко присматривался к малейшим шероховатостям в их отношениях с одной из двух германских держав-«опекунш». В связи с этим царскому правительству не раз доводилось обращаться и к баварскому двору с «дружескими увещаниями», за которыми, однако, всегда скрывалась «сила обуздывающая».
заведомо тенденциозные информации о таких событиях русской политической жизни, как, например, восстание декабристов, исходили непосредственно из канцелярии русской миссии.
Архивные материалы почти не дают возможности судить о том, в какой мере ум и знания Тютчева могли найти практическое применение в дипломатической работе. В первые годы жизни в Мюнхене у него, по-видимому, было мало дела. Поэт переписывал или писал под диктовку каллиграфическим почерком, столь отличающимся от его позднейшего «griffonnage», разные дипломатические бумаги, преимущественно информационного характера. С назначением на должность второго секретаря русской миссии в Мюнхене Тютчеву доверяется составление депеш более серьезного содержания. Но наиболее ответственным и самостоятельным поручением, которое довелось ему выполнить за время его службы в Мюнхене, были переговоры с правительством новообразованного греческого королевства. Переговоры эти были вызваны следующими политическими обстоятельствами.
В 1832 году по предложению России, Англии и Франции первым королем независимой Греции был провозглашен баварский принц Оттон, второй сын короля Людвига I. Так как Оттону не исполнилось еще семнадцати лет, то при нем учреждено было регентство из трех баварцев: графа Армансперга, профессора Маурера и полковника Гейдена. Это регентство находилось под неусыпным наблюдением Петербурга, Лондона и Парижа. Все первое тридцатилетие в истории новообразованного королевства прошло под знаком непрестанной борьбы между тремя великими державами за право преобладающего влияния в Греции.
Образ действий греческого регентства тотчас же возбудил неудовольствие русского двора. Потребовалось словесно применить «силу обуздывающую», и применить ее через посредство баварского короля. Последний, в качестве отца короля греческого, оказывался, таким образом, в странном положении регента над регентством. Главным поводом для соответствующего вмешательства со стороны петербургского кабинета послужили длительные колебания короля Оттона по вопросу о перемене вероисповедания. По понятным причинам Россия настаивала на принятии им православия. Между тем, в случае если бы старший сын баварского короля умер бездетным, наследником престола становился Оттон, и с этим не могло не считаться баварское правительство.
В конце августа 1833 года Тютчев, лично знакомый с членами регентства, был направлен в столицу греческого королевства Навплию. Поэту было поручено устно разъяснить регентству, в чем именно действия последнего вызывали нарекания со стороны петербургского двора.
«проект» депеши обнаруживает умение поэта разбираться в закулисных хитросплетениях дипломатии.
«Волшебные сказки, — пишет Тютчев, — изображают иногда чудесную колыбель, вокруг которой собираются гении-покровители новорожденного. После того, как они одарят избранного младенца самыми благодетельными своими чарами, неминуемо является злая фея, навлекающая на колыбель ребенка какое-нибудь пагубное колдовство, имеющее свойством разрушать или портить те блестящие дары, коими только что осыпали его дружественные силы. Такова приблизительно история молодой греческой монархии. Нельзя не признать, что три великие державы, взлелеявшие ее под своим крылом, снабдили ее вполне приличным приданым. По какой же странной, роковой случайности выпало на долю баварского короля сыграть при этом роль злой феи? И право, он даже слишком хорошо выполнил эту роль, снабдив новорожденное королевство пагубным даром своего регентства. Надолго будет памятен Греции этот подарок „на зубок“ от баварского короля».
По мнению Тютчева, отправка в Грецию трех человек, «не понимавших греческого языка» и принужденных объясняться с управляемой ими страной через переводчика, имела, однако, «то преимущество» для правителей, что позволяла им относить «на счет неудачного перевода все нелепости и промахи, которые они могли совершить». Но внешняя политика регентства лишена такого «преимущества»; между тем она также нуждается в «истолкователе».
Греческое регентство с первых же шагов проявило свою «независимость» тем, что нарушило установленную Аахенским конгрессом 1818 года «иерархию дипломатических агентов в Европе»: русскому посланнику на приеме у короля дали место ниже английского, позже его аккредитованного. Этого мало. Наступает, по мнению Тютчева, «один из наиболее торжественных моментов в жизни народа»: «посольства Греции явятся к европейским дворам». Кто же будет представлять Грецию в России? Вероятно, еще во время пребывания Тютчева в Навплии, следовательно, еще на месте, до него дошли слухи о намерении регентства назначить греческим посланником в Петербург... англичанина — генерала Ричарда Черча. «... Среди ее посольств есть одно, которому Греция хотела бы придать еще более величественный, еще более национальный характер, — иронизирует Тютчев... — И кому же из своих сынов вручит она честь этого посольства? У нее много славных имен, и весь мир знает их. Он мог бы сам, если нужно, назвать их регентству, и тому осталось бы только произвести выбор... Но регентство не так-то легко удовлетворить, когда дело идет о достоинстве нации. Все эти греки, на которых указывает ему общественное мнение, не удовлетворяют его. В самом деле, что в них греческого, кроме их имен, их крови, их языка, их религии? Чтобы достойно представить Грецию перед Россией, регентству требуется что-нибудь еще более греческое, чем все это; и такого „грека по преимуществу“ оно, наконец, находит: это — английский офицер». Тут Тютчев ставит вопрос: а что, если петербургский двор не согласится принять этого англо-греческого посланника? Ведь «весь позор отказа» падет на несовершеннолетнюю голову короля Оттона, и тогда последний окажется поставленным в положение «enfant du fouet (мальчишки для сечения), которого в старину наказывали за проступки королевских детей». Со своей стороны Тютчев предлагает следующий выход из могущих возникнуть затруднений: во-первых, убедить баварского короля «сохранить за собой верховное руководство» в деле политических сношений Греции с иностранными правительствами; во-вторых, добиться от него соответствующего давления на регентство в смысле отмены произвольно установленного им «порядка старшинства иностранных представителей при навплийском дворе»; в-третьих, просить короля баварского определить к своему сыну надежного человека, который мог бы служить для него «противоядием влиянию салона г-жи фон Армансперг». «Я уже не говорю о том, — заканчивает Тютчев, — насколько такое лицо, надлежаще выбранное»20.
Депеше Тютчева нельзя отказать в остроте, если мы взглянем на нее с точки зрения соперничества России с Англией за преимущественное влияние на Ближнем Востоке. Сквозь ироническую форму этого документа в нем проглядывает весьма четкая дипломатическая программа, которая должна была бы прийтись по сердцу петербургскому кабинету: «возбудив отеческую заботливость» баварского короля, фактически перенести греческое Министерство иностранных дел из Навплии в Мюнхен, где оно было бы под надежным прикрытием от английских веяний. Но все эти чисто практические соображения были изложены Тютчевым в такой необычной для дипломатических документов форме, что его начальник нашел депешу «недостаточно серьезной», и она не была отправлена в Петербург.
Примечания
19 Инструкция Нессельроде русскому посланнику в Мюнхене от 8 мая 1833 г. — АВПР, МИД 142, л. 218 об.
20 Подлинник по-французски. Автограф хранится в Славянской библиотеке в Париже. Текст депеши опубликован по копии в «Известиях по русскому языку и словесности», 1928, т. I, кн. 2, изд. АН СССР, стр. 529—532.