О СЛОЖНЫХ ПРИЛАГАТЕЛЬНЫХ У ПУШКИНА И ТЮТЧЕВА 1*
1. Всемощный
В заключительном стихе «Послания к Юдину» (1815) — Судьбы всемощнее поэт — Пушкин утверждает независимость мечты, свободу творчества от всякого гнета реальных обстоятельств, складывающихся в то, что называют судьбой. Греческая геймармена, судьба, вовлеченная в контекст пушкинского стихотворения упоминанием мойры Клофо, прядущей нить жизни (ср. Steinbach 1931), мыслилась в античности как верховная сила, поставленная над олимпийскими богами. Выше судьбы нет ничего и никого. Пушкин вознес над ней волю поэта.
Прилагательное всемощный отсутствует в словарях современного русского литературного языка 1. В поэзии это слово употреблялось со второй половины XVIII века, чаще всего у Державина, и закончило свою литературную историю у раннего Блока (1902):
Я укрыт до времени в приделе.
Но растут всемощные крыла.
Дефиниция в «Словаре языка Пушкина» предельно краткая: «ВСЕМОЩНЕЕ <...> Сильнее» (СП, 391). В корпусе пушкинских текстов это слово больше не встречается, в пушкиноведении оно не объяснялось. Между тем оно обращает на себя внимание яркой особенностью. Двучленное прилагательное всемощный, будучи элятивом, обозначает исчерпывающую полноту качества, выраженного вторым членом, поэтому степени сравнения от него не образуются. Формально их построить можно обычной постановкой в степень второго члена, как это и сделал в данном случае Пушкин, однако они лишены смысла в строго логическом отношении. Словесное искусство не всегда подчиняется законам логики и грамматики, оставляя за собой право на поэтическую вольность, — разумеется, при условии, что этим достигается не порча языка, а определенный художественный эффект. Что же имеет место в данном случае, ошибка Пушкина или сознательное нарушение нормы?
Церковнославянизм является калькой с греческого прилагательного παντοδύναμος 2, семантически ближайшим к нему является существительное Вседержитель (греч. παντοκράτωρ), тоже употребленное Пушкиным лишь однажды, в «Воспоминаниях в Царском Селе» (1814), когда он хотел воздать должное полководческому гению Наполеона:
Сразились. — Русской — победитель!
И вспять бежит надменный Галл;
Но сильного в боях небесный Вседержитель
Лучом последним увенчал.
Оба слова являются в церковнославянском языке, как и их соответствия в греческом, атрибутами библейского Бога 3. Разница между понятиями Вседержитель и всемощный состоит в том, что в первом мыслится начало активное, повелевающее, охватывающее своей волей всё, управляющее всем, проникающее всюду, присутствующее везде и всегда, тогда как во втором может подразумеваться и начало покоящееся, чисто потенциальное (что существенно для «Послания к Юдину», где поэт-созерцатель вкушает покой души и выключил себя из бега времени: Не знаю завтра ни вчера). Понятие Вседержитель всемощный, но не наоборот. Еще в полемике против Оригена философия выработала представление о том, что могущество Вседержителя нельзя измерять только по фактам наличной действительности, что оно простирается на всю сферу возможного (хотя бы и не осуществляемого), а исключение того, что является внутренне невозможным, не есть ограничение всемощного начала, потому что внутренне невозможное есть ничто (ср. Hygen 1973; Boman 1974) 4.
Какова вероятность того, чтобы эти сведения стали в той или иной мере известны Пушкину и оказали влияние на его языковое чутье? В его первых же поэтических опытах видно ироническое отношение к церкви, что было повсеместным явлением в «хорошем обществе» того времени, но он знал вероучение в объеме лицейской программы, присутствовал на обязательных для воспитанников этого учебного заведения воскресных и праздничных обеднях, в чем многие современники находили вкус — в торжественной красоте ритуалов, пении, ораторском искусстве проповеди на богословские темы. Этого было вполне достаточно, чтобы употреблять церковнославянизмы грамотно и к месту.
Определение всемощный было стилистически применимо и к богам языческой античности, что засвидетельствовано стихом Гнедича, современным «Посланию к Юдину»: Так, без сомнения, богу, всемощному Зевсу, угодно («Илиада», II, 116). Французский эквивалент tout-puissant находим в «Эдипе» Вольтера: Frappez, dieux tout-puissants; vos victimes sont prêtes = Разите, всемощные боги; ваши жертвы готовы.
У Пушкина были предшественники, связывавшие интересующее нас определение с понятием «судьба»:
Конечно такъ судьбы всемочны предписали,
Что бъ счастье и напасть позналъ ты, сынъ печали!
«К Г. Р. Державину по случаю
кончины первой супруги его», 1794, опубл. 1803)
Авось либо судьба, сия всемочна фея,
Подчас и обо мне жалея,
Вдруг подарит мне ту, которую люблю <...>
(Востоков, «К другу», 1802)
<...> Всемощныя судьбы незыблемы уставы <...>
(Жуковский, «Сельское кладбище», 1802) 2*
Но можно ли было назвать всемощным человека? Персонально — только царственную особу:
<...> ЕКАТЕРИНА, Ты всемочна;
Твоя все деять въ свете часть.
(Петров, «На заключение мира...», 1775)
Это не было поэтической вольностью одописца. Сакральная природа царской власти издревле имела богословское обоснование, подразумевалась государственным правом, правосознанием людей екатерининской эпохи. Лицеисты 1815 года, плохие богословы, были современниками наполеоновской эпопеи, рушившей алтари и престолы, но и они знали, что по церемониалу встречи Александра I церковные певчие поют тот же стих, что и при встрече тела и крови Христовых, выносимых из алтаря: «Бог и Господь явися нам, благословен Грядый во имя Господне!»
Обратим внимание, что Пушкин не назвал того, кто, по его мысли, судьбы всемощнее. Это не Державин, не Жуковский, не Батюшков, даже не он, Пушкин, хотя только что, в предшествующих строках стихотворения, речь шла о нем. Судьбы всемощнее поэт. Неперсональное, родовое обозначение героя — им оказывается не физическая личность, а дух поэзии, дух искусства. Эта мысль высказывалась и предшественниками Пушкина:
<...> Крылата мысль и духъ всемочной
, Глуковъ всехъ вековъ <...>
(Николев, «К П. --- С. --- Лихонину», <1798>) 3*
Однако ни у кого из них нет формы всемощнее. Нарушение Пушкиным грамматической нормы имеет ту же природу, что и оксиморон в стихе Горация, послужившем основой для пушкинской строки Я памятник себе воздвиг нерукотворный. В латинском оригинале: Exegi monumentum aere perennius — буквально: Воздвиг я памятник вечнее меди <...> (перевод Фета) 5.
мир.
2. Громокипящий
«Весеннюю грозу» Тютчева все знают или знали наизусть, на этом стихотворении принято воспитывать любовь к русской классической поэзии. При этом начиная с эпохи ликбезов составители учебников сохраняют за собой неписаное право опускать заключительное четверостишие:
Ты скажешь: ветреная Геба,
Кормя Зевесова орла,
Смеясь, на землю пролила.
Увековечивать это право вряд ли следует, тем более что сегодня эту строфу филологически можно объяснить лучше, чем прежде.
Словарные картотеки Института русского языка Академии наук СССР подтверждают: прилагательное громокипящий «Весенней грозы». В 1913 г. в Москве был издан сборник стихов «Громокипящий кубок». Брюсов отозвался об авторе, решившемся на такое название, положительно: «<...> Игорь Северянин — истинный поэт. Это почувствует каждый, способный понимать поэзию, кто прочтет „Громокипящий кубок“» (Брюсов 1975, 447). Позже Северянин написал стихотворение «Тютчев» (1926), с таким концом:
<...> В молчанье зрит страна долготерпенья,
Как омывает сорные селенья
Громокипящим Гебы кубком гнев.
Убедительность этого образа, вырядившего Октябрьскую революцию в одежды греческой античности, оставляет желать лучшего. Завершающий стих неудачен синтаксически и выглядит почти как набор слов, тогда как тютчевская строфа, построенная из этого же лексического материала, кристально чиста и подсказывает благоговейную мысль, что «учитель поэзии для поэтов» знал что-то такое, чего не знаем мы.
óва, по своей структуре соответствующего русскому громокипящий. К тому же Древняя Греция не оставила ни словесных описаний, ни произведений живописи или пластики, которые бы изображали кормление орла Гебой; заключительная строфа «Весенней грозы» является свободной игрой творческого ума. Но свобода эта весьма относительна: каким бы оригинальным ни был художник, есть темы, на которые он писать не станет, если ничего похожего не читал, и уж тем более не станет связывать сочиняемый текст с такой великолепно разработанной, строгой системой научных знаний, как классическая филология, если он в ней несведущ. О заключительной строфе «Весенней грозы», если бы мы не знали ее автора, можно было бы уверенно сказать, что он — утонченно образованный поэт. Что же именно читал Тютчев, чем в данном случае питалась его художественная фантазия, своенравно перестроившая античный образ?
«Весенняя гроза» написана в 1828 г., когда Тютчев еще не составил себе имени в русской литературе. Молодой русский дипломат, женатый на немецкой графине, он жил тогда в Германии, общался с Шеллингом, Гейне называл его лучшим из своих мюнхенских друзей. Знаменательно поэтому, что как раз в немецком языке есть слово, с абсолютной точностью соответствующее структуре и значению тютчевского громокипящийdonnerbrausend. По данным лексикографии (см. J. Grimm, W. Grimm 1800, Sp. 1242), оно столь же уникально, как и тютчевский неологизм: оно встречается лишь в романе Гейнзе «Ардингелло» (1787), который в бытность Тютчева в Германии пользовался там широкой известностью. Его автор, один из виднейших предшественников романтизма, употребил интересующее нас слово в описании празднества молодых художников, инсценирующих мифологические картины: «Деметри был подобен Зевсу, для полноты сходства ему недоставало лишь грома и орла <...> Забушевала неудержимо охватившая все чувства высочайшая вакхическая буря, словно громокипящие водопады (donnerbrausende Katarakten) 6 Сенегала и Рейна, где больше не знаешь самого себя и великим и всемогущим возвращаешься в лоно извечного великолепия» (Heinse 1794, 320) 4*.
А что же кубок‛´Ηβη этимологически и есть «молодость»)? Чем этот кубок должно наполнить, чтобы его можно было назвать громокипящим? Не водой весеннего дождя! Напитком греческих богов был нектар, в гомеровском значении этого слова — невещественное благоухание, в позднейшем греческом переосмыслении — мед или вино (Levin 1971). Тютчевский кубок богини, дарящей молодость, наполнен, как можно догадаться, молодым вином, жизненная сила его брожения представляется гиперболой брызжущего кипения, как в державинском переложении LXXV (LXXIV) псалма:
Вина багряна чаша цельна,
Изъ коей сладки перлы бьютъ —
или в его каноническом тексте: «Вино кипит в ней, полное смешения».
ПРИМЕЧАНИЯ
1 «<...> церковно-книжное и официально-канцелярское все- — окончательно устарело» (Виноградов 1947, 252).
2 Встречается в Септуагинте; см. свод средневековых примеров: Lampe 1965, 1005. Другая церковнославянская калька с этого же слова — всесильный.
3 Средневековая латынь обычно не различала оба понятия, обозначая их единым термином (первоначально единственным атрибутом Бога), имеющим большýю частотность в литургическом языке.
4 Подборку и филологическое объяснение древних текстов см. Capizzi 1964 [экскурс в славистику в этой монографии (р. 172) нельзя признать удачным]; ср. SJS, 366; Словарь XI—XVII, 126.
5 Большинство русских переводчиков Горация эту трудность обходили (см. Алексеев 1967).
6 В переводе М. Петровского: «ревущие громом водопады» (Петровский 1935, 332), но означает отнюдь не только ‛реветь’ (см.: J. Grimm, W. Grimm 1800, Sp. 328—330); этот глагол поэты применяют к «кипению» крови, этимологически он восходит к тому же корню, что и brauen ‛варить’.
1* Редакторское заглавие объединяет два сюжета, посвященных общей проблеме: редким двукорневым прилагательным в языке русской поэзии первой трети XIX в. Публикацию составляют один из разделов статьи М. Ф. Мурьянова о пушкинском «Послании к Юдину» (работа датирована 26. VIII 1976) и заметка об эпитете из «Весенней грозы» Тютчева (работа датирована 25. III 1980). — Ред.
2* Await, alike, th’ inevitable hour. Русская строка переведена не с английского, а с французского: Du destin qui fait tout tel est l’arrêt cruel. В первые десятилетия XIX в. этот стих пользовался популярностью и часто цитировался (см., например, петербургское письмо Ж. де Местра графине Триссино де Сальви от 8/20. XI 1805 или приписку В. Л. Пушкина к письму Батюшкова Гнедичу от 17. VIII 1816). — Ред.
3* всемощный и всемочный. Так, у Николева человеческий дух всемоченъ— всемощенъ: Великихъ действъ непостижимость, // Во Боге есть необходимость; // Всемощенъ --- и препоны нетъ! «Ода... на заключение мира с Оттоманскою Портою 1791 года»). У Дмитриева античные богини всемочны (Конечно такъ судьбы всемочны предписали <...>), а христианский Бог — всемощен: // Всемощный, безначальный, сый! («Гимн Богу», 1794). Только в издании 1823 г. судьбы всемочны исправлено на . — Ред.
4* Можно добавить, что цитируемый эпизод (один из самых ярких у Гейнзе) играет важную роль в композиции романа: сценой вакханалии завершается I-й том «Ardinghello». — Ред.
БИБЛИОГРАФИЯ
Алексеев, М. П.: 1967, Пушкина «Я памятник себе воздвиг...»: Проблемы его изучения
Брюсов, В. Я.: 1975, Собрание сочинений, Москва, т. VI: Статьи и рецензии, 1893—1924; Из книги «Далекие и близкие»; Miscellanea.
Виноградов, В. В.: 1947, , Москва — Ленинград.
Петровский, М.: 1935, В. Гейнзе, Ардингелло и блаженные острова, Перевод, статья и комментарии М. Петровского, Москва — Ленинград.
—XVII — Словарь русского языка XI—XVII вв., Москва 1976, вып. 3: (володенье — вящьшина).
СП — Словарь языка Пушкина— Ж.
Boman, T.: 1974, ‘Le problème de la théodicée à la lumière du concept de la toute-puissance’, Norsk Teologisk Tidsskrift, Oslo, Bd. 75, 55—70.
Capizzi, C.: 1964, ΠΑΝΤΟΚΡΑΤΩΡ: (Saggio d’esegesi letterario-iconografica), Roma.
Grimm J., W. Grimm: 1800, Deutsches Wörterbuch, Leipzig, Bd. 2: Biermörder — D.
Ardinghello, und die glückseeligen Inseln, 2te, rechtmäßige, verbesserte Auflage, Lemgo, Bd. I.
Hygen, J. B.: 1973, Guds Allmakt og det ondes problem
Lampe, G. W. H.: 1965, A Patristic Greek Lexicon, By G. W. H. Lampe, Oxford, fasc. 4: (μετεώριθμα — προκατατίθημι).
Levin, S.: 1971, ‘The etymology of νέκταρ’, , Roma, t. 13, 31—50.
SJS — Slovník jazyka staroslověnského, Praha 1963, fasc. 7: ( — вязати).
Steinbach, E.: 1931, Der Faden der Schicksalsgottheiten
Philologica, 1997, т. 4, № 8/10, 145—151