Пигарев К.: Перевод Ф. И. Тютчева из В. Гюго

ПЕРЕВОД ТЮТЧЕВА ИЗ В. ГЮГО.

I.

Великiй Карлъ, прости! — Великiй, незабвенный
Не симъ бы голосомъ тревожить эти стены —
И твой безсмертный прахъ смущать, о исполинъ,
Жужжанiемъ страстей живущихъ мигъ одинъ!

Сей Европейскiй мiръ, руки твоей созданье,
Какъ онъ великъ, сей мiръ!.. Какое обладанье!..
Съ двумя избранными вождями надъ собой —
И весь багрянородный сонмъ — подъ ихъ стопой!..
Все прочiя державы, власти и владенья
Дары наследiя, случайности рожденья —
Но Папу, Кесаря, Самъ Богъ земле даетъ
И Промыслъ черезъ нихъ насъ случаемъ блюдетъ —
Такъ соглашаетъ онъ устройство и свободу!
Вы все позорищемъ служащiе народу

Вы все ничто! Господь решитъ, Господь велитъ!..
Родись въ народе мысль, зачатая веками,
Сперва растетъ въ тени и шевелитъ сердцами —
Вдругъ воплотилася и увлекла народъ!..
Князья куютъ ей цепь и зажимаютъ ротъ —
Но день ея насталъ — и смело, величаво
Она вступила въ сеймъ, явилась средь конклава —
И съ скипетромъ въ рукахъ, иль митрой на челе
Пригнула все главы венчанныя къ земле —
Такъ Папа съ Кесаремъ всесильны — все земное

Явило небо ихъ земле — и целой мiръ
Народы и цари — имъ отданъ былъ на пиръ!..
Ихъ воля строитъ мiръ и зданье замыкаетъ,
Творитъ и рушитъ. — Сей решитъ — тотъ разсекаетъ,
Сей Истинна, тотъ Сила — въ нихъ самихъ
Верьховный ихъ законъ, другаго нетъ для нихъ!..
Когда изъ олтаря они исходятъ оба
Тотъ въ пурпуре a сей въ одежде белой гроба
Мiръ цепенея зритъ въ сiяньи торжества
Сiю чету, сiи две полы Божества!..

Не быть имъ! и въ груди питать сiе стремленье!
О какъ, какъ счастливъ былъ почившiй въ семъ гробу
Герой! Какую Богъ послалъ ему судьбу!
Какой уделъ! и чтожь! его сiя могила.
Такъ вотъ куда идетъ, увы! все то что было
Законодатель, вождь, правитель и герой,
Гигантъ все времена превысившiй главой
Какъ тотъ кто въ жизни былъ Эвропы всей владыкой,
Чье титло было Кесарь, имя Карлъ Великой,
Изъ славимыхъ именъ славнейшее поднесь,
Великъ — великъ какъ мiръ — а все вместилось здесь.
Ищи жь владычества — и взвесь пригоршню пыли
Что въ мiре некогда его владыкой слыли —

До облакъ власть твою — все выше, высь на высь —
Хотя бъ до вечныхъ звездъ твоя коснулась слава
Но вотъ ея пределъ — о царство, о держава!
Что нужды? Власть мила — она передо мной
Мне тайной гласъ сулитъ: тебе венецъ — онъ мой
Онъ будетъ мой —

————

Автограф чернилами на листе бумаги среднего формата с водяными знаками: „Wathman. Turkey. Mill. 1828“.

Укажем зачеркнутые варианты:

Строка 27: Лишь ими и для нихъ — [ничтожно все иное...]

Строка 28: [Они какъ таинство живое] и целой мiръ

Строка 31: [Сей вяжетъ и решитъ — тотъ разсекаетъ]

Строка 54: [Пускай подъ облака твоя (нрзб) слава]

Строка 60: Что нужды? Власть мила — [и я ее ищу] [я царствовать хочу!]

Строка 61: [Мне сердце говоритъ: получишь — получу].

Начальные строки второго отрывка представляют переработку последних девяти стихов первого. Оба отрывка печатаются с сохранением главнейших особенностей орфографии и пунктуации подлинника.

II.

Ищижь владычества и взвесь пригоршню пыли
Того, кто все имелъ, чью власть какъ вождя чтили.
Наполни грохотомъ всю землю, строй, возвысь
Свой столбъ до облаковъ, все выше, высь на высь —
Хотя бъ безсмертныхъ звездъ твоя коснулась слава
Но вотъ ея пределъ — о царство, о держава,
О что вы? все равно — не власти ль жажду я?
Мне тайной гласъ сулитъ: твоя она — моя —
О если бы моя! Свершится ль предвещанье
Стоять на высоте
На высоте — одинъ — межъ небомъ и землей
И видеть целый мiръ въ уступахъ подъ собой —
Сперва цари, потомъ — на степеняхъ различныхъ
Старейшины Домовъ удельныхъ и владычныхъ,
Тамъ доги, герцоги, церковные князья,
Тамъ рыцарскихъ чиновъ священная семья —
Тамъ духовенство, рать — а тамъ въ дали туманной
На самомъ дне — народъ нещетной, [нрзб.]
Пучина, валъ морской, терзающiй свой брегъ,
Стозвучный гулъ, крикъ, вопль, порою горькiй смех,
Таинственная жизнь безъ смерти и движенья,
Где что ни брось во глубь и все они въ движенье —
ести царей,
Жерло где гибнетъ тронъ, всплываетъ мавзолей!
О сколько тайнъ для насъ въ твоихъ пределахъ темныхъ!
О сколько царствъ на дне — какъ остовы огромныхъ
Судовъ, свободную теснившихъ глубину
Но ты дохнулъ на нихъ — и грузъ пошелъ ко дну
И мы весь этотъ мiръ, и я схвачу безъ страха
Мiроправленья жезлъ! Кто я! изчадье праха!

————

Подлинник написан карандашом на листке сероватой бумаги. Над первой строчкой — рукой поэта: „изъ Hernani“.

Настоящие отрывки Тютчевского перевода из Виктора Гюго [1802—1885] полностью появляются в печати впервые. Т. к. второй отрывок непосредственно продолжает первый, — вместе они составляют один большой перевод. Это — часть монолога дон-Карлоса из драмы „Hernani“ [Эрнани. Акт IV, сцена II]. Отрывок из этого перевода, кончая 24-ой строкой [пригнула все главы венчанные к земле], был помешен в издании 1900 г., откуда перепечатан в издании Маркса. В печатном тексте нет никаких разночтений с автографом. Что касается датировки перевода, то ввиду того, что „Эрнани“ впервые был напечатан в 1830 г. и того, что второй отрывок написан на одном листе с стихотворением „О рьяный конь, о конь морской“ [1830-ые годы], — мы предположительно относим его к середине 1830 г. г.

Монолог дон-Карлоса одно из наиболее сильных мест во всей драме Виктора Гюго. Дон-Карлос произносит его перед своим избранием на престол священной римской империи, у гробницы Карла Великого в Аахене. Он обращается к праху основателя империи „с двумя избранными вождями над собой“, т. -е. папой — главой духовной власти, и императором — светской. По идее власть их была равна, что впоследствии, как известно, послужило поводом многочисленных распрей.

Тютчевский перевод довольно близок к подлиннику. Как почти все переводы французских драматических произведений, он написан ямбом [шестистопным]. Вот начало монолога в подлиннике:

Charlemagne, pardon! ces voûtes solitaires
Ne devraient répéter que paroles austères.
’indignes sans doute à ce bourdonnement
Que nos ambitions font sur ton monument.

Перевод Тютчева начинается также с обращения:

Великий Карл, прости! — Великий, незабвенный
Не сим бы голосом тревожить эти стены
И твой безсмертный прах смущать, о исполин,
Жужжанием страстей живущих миг один!

Удачно выражение „жужжание страстей“, притом дословно передающее подлинник [ce bourdonnement que font nos ambitions]. Далее следуют четыре стиха, в переводе выпущенные. Тютчев сразу переходит к рассуждению, которое существует и у В. Гюго и занимает большую часть монолога.

Начало второго отрывка в оригинале звучит так:

Ah! briguez donc l’empire et voyez la poussière

Хорошо переданы у Тютчева следующие строки, выражающие внутреннюю борьбу дон-Карлоса между желанием „схватить мироправленья жезл“ и страхом, что власть достанется не ему.

Quelque chose me dit: Tu l’auras! — Je l’aurai. —
Si je l’avais!..
Мне тайный глас сулит: твоя она — моя —

Хотя оба отрывка конечно не могут считаться вполне законченными, — они отличаются однако многими достоинствами, именно как переводы. Тютчев сохраняет общий тон оригинала, а также многие особенности его формы: рифмовку (смежные мужские и женские рифмы), эпитеты [избранные вожди — chefs élus], сравнения [велик как мир — grand comme le monde], метафоры [народ — пучина, вал морской, зерцало грозное для совести царей, жерло где гибнет трон, всплывает мавзолей, — une mer, flots vivants, vague qui broie un trône et qui berce un tombeau, miroir où rarement un roi se voit en beau], параллелизмы [сей решит, тот рассекает, — l’un délie et l’autre coupe, сей истина — тот сила, — l’un est la verité, l’autre est la force]. Заметим, что Тютчевский перевод гораздо короче подлинника; целый ряд стихов пропущен и не заменен ничем, в других местах вставлены собственные стихи поэта; так заключительные строки:

И мы весь этот мир, и я схвачу без страха
Мироправленья жезл! Кто я! исчадье праха!

у Виктора Гюго вовсе отсутствуют, если не считать, что выражение „исчадье праха“ навеяно словами „On n’est qu’un homme“.

а также то, что уже тогда Тютчев интересовался отношениями между папством и империей. В 1850 г., он напечатал во французском журнале „Revue des deux Mondes“ целую статью „La papauté et la question romaine“ [папство и римский вопрос]. Насколько римский вопрос занимал и волновал поэта мы можем судить по его неизданным письмам к зятю, И. С. Аксакову [Мурановский Архив]; он нашел также отражение в стихах Тютчева: Encyclica, Свершается заслуженная кара, Ватиканская годовщина. И на смертном одре не переставал поэт интересоваться римским вопросом, читая только что появившуюся книгу Вильмена „Histoire de Grégoire VII. Paris. 1873“ [История Григория VII. Париж. 1873]*. В Мурановской библиотеке хранится экземпляр этой книги, с надписью, сделанной рукой Э. Ф. Тютчевой: „Mars 1873. Dernière lecture“ [Март 1873. Последнее чтение].

К. Пигарев.