Тютчев Ф. И. - Тютчевой Эрн. Ф., 10 декабря 1852 г.

Эрн. Ф. Тютчевой

10 декабря 1852 г. Петербург

Mercredi. 10 décembre 1852

Ма chatte chérie. Au mоmеnt de t’écrire, j’ai relu ta dernière lettre du 30 nov<embre>. - J’ai toujours sur mоi la dernière lettre reçue, jusqu’à l’arrivée de la suivante. Ah combien tous ces palliatifs sont misérables. Соmmе tout est nul et impuissant contre l’absence... Quelle sottise et quelle trahison envers nousmêmes que cette séparation... Eh bien, soit... Il nous est démontré maintenant que nous pouvions vivre des semaines, des mois entiers, séparés l’un de l’autre. Il faut supposer que nous avons en poche une promesse signée du bon Dieu de nous faire vivre cent ans au moins... Fatalité, fatalitél.. Et се qui m’irrite le plus, се qui mе révolte le plus contre cette odieuse séparation, c’est de penser qu’il n’y а qu’un seul être au monde dont, quoique je fasse, je ne suis jamais séparé et cet être... c’est mоi-mêmе... Ah que je suis las et fatigué de се triste coтpagnon.

’avais pensé que le 6 décembre dernier nous apporterait la solution définitive¹. Il n’en а rien été pourtant... Et cependant les personnes les mieux informées m’assurent que la chose est certaine, qu’elle est faite. Ainsi soit-il. D’autant mieux qu’il paraît que ces délais vous arrangent.

Au reste les grâces ont plu се jour-là. Parmi nos connaissances l’excellent соmtе Bloudoff а eu le portrait accompagné d’un rescrit excessivement bienveillant. Notre pauvre Sévérine а eu le cordon de St-Alexandre, се qui l’a fait passer subltement du ton de la complainte à l’accent du triomphe, de l’élégie au dithyrambe... En outre, il у а eu quatre demoiselles qui ont eu le chiffre², се qui m’а fait un véritable plaisir, attendu que c’est quatre concurrentes de moins. Ces 4 élues sont la fille du P<rinc>e Michel Gallitzine, Hélène, Mlle Pouschkine, la fille aînée du poète. Quant à la seconde, Natalie, elle va se marier avec le fils du g<énér>al Doubbelt. Puis Mlle Davidoff, la fille de mоn аmi D<avidoff>, et enfin la fille aînée de Mad. Smirnoff. Encore une fois, c’est quatre concurrentes de conjurées... Et puisque mе voilà en train de faire le nouvelliste, voici quelques nouvelles dont vous ferez се qui bon vous sеmblе... La pauvre Comtesse Woronzow, depuis son retour ici а manqué mourir d’une espèce de petite vérole qu’elle а prise en route. Maintenant on ne craint plus pour sa vie, mais on n’est rien moins que rassuré sur les conséquences de la maladie pour sa peau et son teint. Et il n’y а pas dix ans qu’elle s’était fait revacciner... Autre histoire. Tu te souviens peut-être d’un P<rinc>e Troubetzkoy, que nous avons connu à Munich et qu’on disait marié à la Talioni³. Plein marié il ne l’était guères. Mais il а pendant des années vécu publiquement avec elle, et en а eu, tout aussi publiquement, un enfant qui à l’heure qu’il est est un garçon de dix à onze ans. En dernier lieu се P<rinc>e Troubetzkoy est venu ici et après avoir passé tout l’été à Pétersbourg а obtenu, non sans peine, la permission de retourner à l’étranger pour quatre mois. Maintenant il vient d’informer le gouvernement qu’il allait prendre en légitime mariage, non pas Mlle Talioni - mais sa fille, une jeune personne de seize ans, que l’on dit fort jolie et qui, grâce à cette combinaison originale, va devenir la belle-mère de son propre frère. On а oublié de me dire, si à cette occasion George Sand ne soit pas inviteé à venir présider à се mariage, comme ère d’honneur⁴. Се Troubetzkoy au demeurant est un charmant garçon. C’est le frère de celui qui а si malencontreusement enlevé la Жадимировская⁵. - Le commérage écrit à l’inconvénient d’absorber beaucoup de papier. C’est се qui fait que j’en supprime, et des meilleurs, mais voici encore une petite nouvelle toute innocente. C’est celle du mariage de Mlle Anolide Wielhorsky⁶ avec un P<rinc>e Шаховской. La pieuse fille ne s’est, dit-on, décidée à се mariage, que pour rendre un peu de calme à sa mère qui est mourante... Cette bonne action n’a pas été perdue pour elle, car sa chevelure а merveilleusement épaissi depuis l’hiver dernier.

Quant aux raouts, ils vont leur train. Hier, mardi, c’était le raout de la Seebach. Je n'y suis pas allé ni cette fois-ci, ni l’avantdernière. Се soir grande cohue chez la Rasoumoffsky. - Demain je dîne chez les André, avec Mad. Kalergy et sa cousine, et aprèsdemain chez mon ami Davidoff. Et si j’étais un voyageur anglais, arrivé pour six semaines à Pétersbourg, j’aurais, en rentrant le soir ’auberge, j’aurais, dis-je, trouvé cette existence supportable. Mais dans ma position je la trouve stupide et nauséabonde. А propos de la Kalergy, c’est une de ces natures que tu aurais admirablement comprises et appréciées à la première vue et qui t’aurait intéressée, moins par еllе-mêmе, que par les réminiscences que sa manière d’être t’aurait suggérées. Elle est très conteuse et se fait écouter avec plaisir. Mais la pauvre chère fеmmе, habituée à sa vie parisienne, doit parfois se sentir étouffée dans le vide où elle vit maintenant.

C’est mоi-mêmе qui ai remis à la P<rinc>esse S<ophie> Mestchersky ta lettre qui l’a enchantée, et qu’elle а aussitôt communiquée à Mad. Maltzoff, pour lui faire part des choses aimables que cette lettre contient à son adresse. Elle ne m’a pas dissimulé que vous у parliez aussi de moi avec quelque bonté... La pauvre vieille fille est très péniblement préoccupée de la prochaine arrivée de la Viardot⁷, dont elle redoute et jalouse l’influence mêmе à distance sur son cher Tourgenieff. Toute vieille fille est un peu anthropophage, par état. - Et à propos de Tourgenieff, j’ai bien pensé que tu apprécierais son livre. - I1 у а là une plénitude de vie et une puissance de talent bien remarquables. Rarement on а vu réunis dans une si large mesure et un si parfait équilibre deux éléments difficilement conciliables: la sympathie humaine et le sentiment artistique. Et d’autre part, par une combinaison non moins remarquable, la réalité humaine, dans се qu’elle а de plus intime, et l’intimité de la nature dans се qu’elle а de plus poétique. Et quand on pense que par je ne sais quel brutal malentendu... Puisse-t-il, I’artiste, trouver dans son talent assez d’air et de lumière pour empêcher l’homme d’étouffer... S’il vient vous voir, се que je vous désire de tout mоn cœur, - dis-lui bien des choses affectueuses de ma part...

érie, je finis соmmе je commence. Nous n’aurions jamais dû accepter cette séparation.

à-vis d’Anna. Elle m’est bien chère pourtant, et je suis toujours heureux de parler d’elle avec les personnes qui l’aiment.

Перевод

Среда. 10 декабря 1852

Милая моя кисанька, прежде чем писать тебе, я перечитал твое последнее письмо от 30 ноября. Последнее полученное от тебя письмо всегда при мне до прибытия следующего. Ах, до чего жалки эти временные облегчения, как все ничтожно и бессильно перед отсутствием. Что за нелепость и что за измена по отношению к нам самим - эта разлука... Ну, что же, пусть... Нам доказано теперь, что мы можем жить недели, даже целые месяцы, в разлуке друг с другом. Остается предположить, что в кармане у нас обещание, подписанное Господом Богом, что мы проживем по меньшей мере сто лет... Судьба, судьба!.. И что в особенности раздражает меня, что в особенности возмущает меня в этой ненавистной разлуке, так это мысль, что только с одним существом на свете, при всем моем желании, я ни разу не расставался, и это существо - я сам... Ах, до чего же наскучил мне и утомил меня этот унылый спутник.

¹. Однако этого не случилось... А между тем наиболее осведомленные лица уверяют меня, что дело бесспорно, что оно решено. Да будет так. Тем более что эти отсрочки, по-видимому, тебя устраивают.

Впрочем милости так и сыпались в этот день. Из наших знакомых милейший граф Блудов получил портрет при чрезвычайно милостивом рескрипте. Наш бедный Северин получил ленту Св. Александра Невского, что заставило его сразу же перейти от жалостливого тона к торжествующему, от элегии к дифирамбу... Сверх того, четыре барышни получили шифр² Наталья, выходит замуж за сына генерала Дубельта, - затем мадемуазель Давыдова, дочь моего приятеля Давыдова, и наконец старшая дочь г-жи Смирновой. Таким образом, устранены четыре конкурентки... Но раз уж я вступил на путь летописца, вот тебе несколько новостей, с которыми ты можешь делать что тебе заблагорассудится. Бедная графиня Воронцова, со времени своего возвращения сюда, чуть было не умерла от чего-то, похожего на оспу, которую она подхватила в дороге. За ее жизнь теперь уже не опасаются, но далеко не известно, каковы будут последствия болезни для ее кожи и цвета лица. И ведь не прошло десяти лет с того времени, как она последний раз привила оспу... Другая история. Быть может, ты помнишь князя Трубецкого, которого мы знали в Мюнхене и о котором говорили, что он женат на Тальони³. Женат он не был, но в течение многих лет открыто жил с нею и, так же открыто, имел от нее ребенка; в настоящее время этому мальчику десять-одиннадцать лет. Так вот, этот князь Трубецкой приезжал сюда и, проведя все лето в Петербурге, добился, не без труда, разрешения вернуться за границу на четыре месяца. А сейчас он только что известил правительство, что собирается вступить в законный брак не с мадемуазель Тальони, но с ее дочерью - шестнадцатилетней девушкой, говорят, очень хорошенькой, которая, благодаря этой своеобразной комбинации, станет мачехой собственного брата. Мне не сказали только, пригласят ли по этому случаю Жорж Санд председательствовать на этой свадьбе в качестве ⁴. Впрочем, этот Трубецкой - славный малый. Он брат того, который так неудачно увез Жадимировскую⁵ Анолиды Виельгорской⁶ с неким князем Шаховским. Благочестивая девушка, говорят, решилась на этот брак только для того, чтобы несколько успокоить свою умирающую мать. Она не осталась невознагражденной за это доброе дело, ибо по сравнению с прошлой зимой ее шевелюра стала удивительно густой.

Что касается раутов, они продолжаются обычным порядком. Вчера, во вторник, был раут у госпожи Зеебах. Я не был ни на этом, ни на предпоследнем. - Сегодня вечером большая сутолока у Разумовской. - Завтра я обедаю у Андрея Карамзина с г-жой Калерджи и ее кузиной, послезавтра - у моего приятеля Давыдова. И если бы я был путешественником-англичанином, приехавшим в Петербург на полтора месяца, я бы, вернувшись вечером разу и которая заинтересовала бы тебя не столько сама по себе, сколько по тем воспоминаниям, которые вызвала бы в тебе ее манера держаться. Она любит рассказывать, и ее слушаешь с удовольствием. Но бедняжка привыкла к своей парижской жизни и должна подчас задыхаться в пустоте, которая ее теперь окружает.

Я сам вручил княжне Софье Мещерской твое письмо, оно ее восхитило, и она тотчас же передала его г-же Мальцовой, чтобы поделиться с ней любезностями, содержащимися в этом письме по ее адресу. Она не утаила от меня и того, что ты с некоторой добротой отозвалась в нем обо мне... Бедная старая дева очень серьезно озабочена предстоящим приездом Виардо⁷, она ревниво опасается того влияния, которое та, даже на расстоянии, оказывает на ее милого Тургенева. Каждой старой деве полагается быть немножко людоедкой. Кстати о Тургеневе, я так и думал, что ты сумеешь оценить его книгу. - Полнота жизни и мощь таланта в ней поразительны. Редко встречаешь в такой мере и в таком полном равновесии сочетание двух начал: чувство глубокой человечности и чувство художественное; с другой стороны, не менее поразительно сочетание реальности в изображении человеческой жизни со всем, что в ней есть сокровенного, и сокровенного природы со всей ее поэзией. И когда подумаешь, что вследствие какого-то грубого недоразумения... Надо пожелать ему как художнику найти в своем таланте достаточно воздуха и света, чтобы не дать в нем задохнуться человеку... Если он вас навестит, чего я вам желаю от всего сердца, передай ему от меня душевный привет...

Я сильно виноват перед Анной. Между тем она мне очень дорога, и я счастлив говорить о ней с людьми, которые ее любят.

Печатается впервые на языке оригинала по автографу - РГБ. Ф. 308. К. 1. Ед. хр. 20. Л. 78-79 об.

. С. 189-192.

¹ 6 декабря, Николин день, тезоименитство императора Николая I, и к этому дню Тютчев надеялся получить положительный ответ на свою просьбу о предоставлении места при дворе одной из его дочерей, прежде всего имелась в виду старшая, Анна.

«Я надеялась, что ко двору будет назначена одна из моих сестер. Дарье, старшей, было семнадцать лет, Китти, младшей, - шестнадцать, они обе были очень миловидны, на виду в Смольном». Но жене наследника-цесаревича Марии Александровне сказали, «что мне двадцать три года, что я некрасива и что я воспитывалась за границей. Великая княгиня больше не хотела иметь около себя молодых девушек, получивших воспитание в петербургских учебных заведениях, так как благодаря одной из таких неудачных воспитанниц она только что пережила испытание, причинившее ей большое горе». Юные красивые фрейлины нередко оказывались в центре придворных любовных приключений, и жертвой одной из недавних интриг оказался любимый брат цесаревны, принц Александр Гессенский, старше ее всего на один год и неразлучный товарищ ее детства. Принц был очень привлекателен, красив и элегантен. Цесаревна обожала своего брата. Император Николай относился к нему благосклонно. При цесаревне в то время состояла Юлия Гауке, которая решила развлечь принца и «исполнила это с таким успехом, что ей пришлось броситься к ногам цесаревны и объявить ей о необходимости покинуть свое место». Принц Александр, выказавший готовность жениться, был разгневанным императором выдворен из России, лишен жалованья и дружеских отношений с семьей. Все это послужило причиной назначения А. Ф. Тютчевой ко двору: «Меня выбрали как девушку благоразумную, серьезную и не особенно красивую; правда, великая княгиня знала меня исключительно по моим письмам к Карамзиным, которые ей прочли, чтобы познакомить ее с моим литературным развитием» (Тютчева.

Анна была до 1857 г. фрейлиной Марии Александровны, цесаревны, позже императрицы, потом стала воспитательницей ее младших детей и закончила придворную службу, выйдя замуж в январе 1866 г. за И. С. Аксакова.

² Шифр - это металлический вензель царствующей императрицы. Он вручался во время выпускного торжества лучшим институткам. Шифр носили на левом плече на банте из белой ленты с цветными полосками; у каждого института был свой цвет полосок: у Смольного, например, розово-палевая, у Екатерининского - красная и пр. Если же институтка, имевшая шифр, становилась фрейлиной, которой шифр полагался как знак придворного звания, она носила его на двойном банте: нижняя часть институтских цветов, верхняя же - фрейлинская, из голубой ленты.

В данном случае пожалование шифром означало назначение во фрейлины императрицы Александры Федоровны. А. Ф. Тютчева шифра не имела, и Тютчев был осведомлен, что ее прочат во фрейлины цесаревны Марии Александровны, что и позволяло ему говорить об устранении конкуренток.

³ А. В. Трубецкой действительно был героем достаточно шумной истории, связанной с именем М. Тальони, одной из самых выдающихся танцовщиц первой половины XIX в., необычайно грациозной и изящной, отдававшей предпочтение классическим балетным традициям. Она была младшей сестрой известного танцовщика П. Тальони, позже балетмейстера, и дочерью Ф. Тальони, тоже балетмейстера, самый знаменитый балет которого «Сильфида» прославил его дочь. Семейство Тальони блистало во всей Европе, кочуя из Парижа в Вену, из Вены в Штутгарт, Варшаву, Стокгольм... Двадцати восьми лет М. Тальони вышла замуж за гр. де Вуазена, но сцену не бросила.

⁴ Романы Жорж Санд, необычайно популярные в то время, содержали проповедь свободы любви и отстаивали права женщин.

⁵ Историю Жадимировской см. письмо 8, примеч. 9.

⁶ А. М. Виельгорская была приятельницей А. Ф. Тютчевой, тоже фрейлиной. Однажды на Новый год несколько фрейлин, в том числе Тютчева и Виельгорская, собрались у вел. кн. Ольги Николаевны и «занялись гаданиями, давали петуху клевать овес, топили олово» (Тютчева. С. 153).

⁷ Имя П. Виардо-Гарсиа связано с именем Тютчева не только через И. С. Тургенева, но и потому, что крупнейшая певица своего времени, ученица Ф. Листа, активнейшая участница музыкальной жизни и Европы, и России, была не только исполнительницей романсов на стихи Тютчева, но и писала к ним музыку.