Эрн. Ф. Тютчевой
10/22 марта 1854 г. Петербург
St-Pétersbourg. се 10/22 mars 1854
C'est donc aujourd'hui le jour que tu aurais dû quitter Munich, et c'est moi qui t'ai retenue. Que Dieu me tienne compte de cet effort de raison et d'abnégation, et que je ne sois pas la dupe d'avoir agi d'une manière si peu conforme à ma nature... Oh ma chatte chérie. - Que vous dirai-je? J'aurais tant de choses à vous dire que cela m'ôte tout courage et toute envie de commencer... La sotte chose que les écritures, lorsqu'il s'agit des choses qui vous tiennent réellement à cœur. Rien que de l'essayer mе donne un sentiment abominable d'impuissance et d'irritation, et il faut que je t'aime bien, pour ne pas envoyer au diable toutes ces écritures...
énérale. Cette situation, lа voici. Dans quatre semaines, nous attendons voir arriver, devant Kronstadt, nos chers ci-devant alliés et amis1, Anglais et Français, avec leurs quatre mille bouches à feu, et toutes ces nouvelles inventions de lа philantropie moderne, telles que bombes asphyxiantes, etc., et autres canards, curieusement relatés dans les journaux. Quant à nous, je me persuade que nous sommes en mesure de leur faire un accueil digne d'eux - et qu'il у aura plus d'un vaisseau anglais qui sortira rudement éclopé de la bagarre, ou qui n'en sortira pas du tout... C'est une avenue de cinq verstes qu'ils auront à parcourir sous les feux plongeants de nos batteries, tirant à boulets rouges... Et cependant il n'est pas absolument impossible qu'ils forcent le passage, et que leurs chaloupes canonnières pénètrent jusque dans la Néva pour se procurer la satisfaction, non pas de prendre Pétersbourg, mais de l'insulter... Eh bien, soit. Qu'ils se passent cette fantaisie, puisqu'ils у tiennent tant, et nous verrons si Pétersbourg leur réussira aussi bien que Moscou à leurs devanciers.
Tiens pour certain, ma bonne amie, que nous touchons à une de ces catastrophes historiques dont les siècles gardent le souvenir. Il est impossible qu'il en soit autrement. Impossible que le paroxysme de rage où est arrivé tout un pays, tout un monde, comme l'Angleterre, ne vienne aboutir à quelque chose d'effroyable. Toute cette rage et toute cette hypocrisie, et cette jactance stupide et се mensonge déhonté... Ah non. Ils en font trop, et Dieu, dans sa justice, doit à ces gaillards-là une leçon dont ils se souviennent2.
А bientôt, ma chatte chérie. Dans се moment-ci, il est deux heures du matin, je me sens le cerveau trop fatigué et les nerfs trop détraqués pour continuer. - Ah que c'est triste l'impuissance.
Перевод
Итак, сегодня день, когда ты должна была покинуть Мюнхен, и это я тебя удержал. Да воздаст мне Бог за это усилие благоразумия и самоотвержения, и пусть я не поплачусь за то, что действовал столь несвойственным моей природе образом... О, моя милая кисанька! - Что тебе сказать? Мне нужно сказать тебе так много, что у меня не хватает ни духу, ни желания начинать... Что за глупость - эти письма, когда дело идет о действительно близком сердцу. Уж от одной попытки я испытываю отвратительное ощущение бессилия и раздражения, и надо очень любить тебя, чтобы не послать к черту все это писание...
Прежде всего несколько слов об общем положении. Это положение таково: через четыре недели мы ожидаем прибытия в Кронштадт наших милых бывших союзников и друзей1, англичан и французов, с их четырьмя тысячами артиллерийских орудий и всеми новейшими изобретениями современной филантропии, каковы удушливые бомбы и прочие заманчивые вещи, о которых столь занимательно рассказывается в газетах. Что же касается до нас, то я убеждаюсь в том, что мы в состоянии оказать им достойный их прием и что не одно английское судно выберется из драки жестоко искалеченным или же не выберется вовсе... Им придется пройти пятиверстный путь под огнем наших батарей, стреляющих раскаленными ядрами... И, однако, не вполне лишено вероятия, что они прорвутся и что их канонерки проникнут до самой Невы, дабы доставить себе удовлетворение если не взять Петербург, то нанести ему оскорбление. Ну что же, ладно. Пусть они позволят себе эту прихоть, если уж им так этого хочется, а мы посмотрим, будет ли им такая же удача с Петербургом, как их предшественникам - с Москвою.
Будь уверена, мой добрый друг, что мы приближаемся к одной из тех исторических катастроф, которые запоминаются навеки. Невозможно, чтобы было иначе; невозможно, чтобы приступ бешенства, обуявший целую страну, целый мир, каковым является Англия, не привел к чему-нибудь ужасному. Все это бешенство, и все это лицемерие, и это нелепое хвастовство, и эта бесстыдная ложь... Ах, нет, они уж чересчур пересаливают, и Господь в своем правосудии даст этим молодцам урок, который им запомнится2.
КОММЕНТАРИИ:
Печатается впервые на языке оригинала по автографу - РГБ. Ф. 308. К. 1. Ед. хр. 22. Л. 15-16 об.
Первая публикация - в русском переводе: Изд. М., 1957. С. 399-400.
1 15/27 марта 1854 г. Великобритания объявила войну России. Днем позже это сделала и Франция. В Балтийское море вошли британские и французские корабли под командованием адмиралов Ч. Непира и А. Парсеваля-Дешена. Их целью было уничтожение русского Балтийского флота, базировавшегося в Кронштадте. Активность союзного флота была невелика, ее сдерживали минные заграждения, поставленные русскими моряками, и мощная артиллерия кронштадтских фортов. Осенью 1854 г. союзный флот, после безуспешных попыток высадить десант на балтийском побережье, ушел из Балтики.
2 Тютчев не был одинок в своих историософских предвидениях. Весной 1854 г. славянофил И. С. Аксаков написал стихотворение, которое расходилось в списках и по общему настроению своему было близко к тому, что думал Тютчев:
На Дунай! туда, где новой славы,
Славы чистой светит нам звезда,
Где на пир мы позваны кровавый,
Целый мир ждет Божьего суда!
Чудный миг! миг строгий и суровый!
Там, в бою сшибаясь роковом,
Стонут царств могучие основы,
Ходят тени вещие кругом.
И века над ратными полками
Грозными виденьями встают,
Мрачными глядят на них очами,
К страшному ответу их зовут.