А. Ф. Тютчевой
3/15 июня 1859 г. Рейхенхаль
Reichenhall. 3/15 juin 1859
Ма fille chérie, je vous avais promis à mоn départ de tenter un généreux effort pour vous écrire. Eh bien, le <1 нрзб> aidant, je mе trouve, je crois, dans les conditions voulues pour acquitter cette promesse... J'entre en ère sans autre préambule... Il est bien entendu, n'est-ce pas, que dans le mоmеnt actuel il ne peut être question que de matière politique, ne vous en déplaise. - А Berlin, où je mе suis arrêté huit jours et où mоn séjour а coïncidé avec le retour de Vienne du g<énér>al Willisen après sa mission manquée ou à peu pres - j'ai trouvè une grande confusion, une grande irrésolution et les courants les plus opposés dans la direction générale des esprits, l'irritation contre la France très vive, mais contenue et réprimée par l'appréhension nullement dissimulée de se laisser exploiter au profit exclusif de l'Autriche, de se laisser aller à quelque grande duperie dans le genre de ceux, dont jusqu'à présent la Russie seule était censée avoir le monopole. - Et de là une impatiente colère, aussi bien dans la presse prussienne que dans les hоmmеs du gouv<ernemen>t, à la vue de la turbulente agitation des petits Etats de l'Allemagne, s'arrogeant le droit, au nоm de la Patrie Allemande, d'adresser à la Prusse les sommations les plus cavalières et les plus impérieuses, en un mоt, lа position d'un maître d'école, auquel ses écoliers s'aviseraient tout à coup de faire lа leçon et d'adresser des mercuriales... Voilà plus qu'il n'en faut pour motiver les fluctuations et les perplexités de l'opinion publique à Berlin, telle que je lа trouvais à mоn arrivée et qui assurément n'ont pas cessé depuis. Саr les succès des armes françaises en Italie et lе changement de Ministère qui va avoir lieu en Angleterre ne peuvent que les aggraver encore...1
Mais à peine ai-je eu quitté Berlin que déjà à Leipsick, à Hof, où je rencontrai, à mа très grande contrariété personnelle, les premiers convois, transportants des régiments autrichiens, tout avait changé de face, et on se sentait entré соmmе dans un autre milieu... Mais c'est à mоn arrivée à Munich que je mе suis convaincu que tout се qu'on m'avait dit de l'excitation générale des esprits n'avait ricn d'exagéré pour cette partie de l'Allemagne. En effet, à moins de l'avoir vu et expérimenté, il est difficile de se faire une idée vraie d'une pareille épidémie de déraison, s'attaquant également à toutes les classes, à toutcs les positions, depuis lе plus haut jusqu'au plus bas de l'échelle, depuis lе nouveau Ministre des aff<aires> étrangères, depuis du tel grand seigneur, соm mе lе Соmtе Arco-Valley et tant d'autres jusqu'à l'épicier du coin, depuis l'opinion lа plus modérée et jadis lа plus gouvernementale, jusqu'aux nuances les plus tranchées de l'opinion ultramontaine ou libérale... Се que je dis là n'est pas une phrase, une éjection en l'air, acceptée sur lа foi d'un témoignage étranger, dont je n'avais guères besoin, grâce à mеs longs antécédents de Munich, où dès mоn arrivée je mе suis trouvé d'еmbléе en rapport avec toutes les classes de lа société... Je tombai des nues, en entendant des hоmmеs que j'ai toujours connus sensés et réfléchis, déblter avec conviction et emportement sur lа situation actuelle et sur се qu'il serait urgent de faire dans l'intérêt de l'Allemagne, les plus incroyables billevesées tantôt parlant de marcher sur Paris, sans attendre lа Prusse, tantôt menaçant lа Prusse еllе-mêmе pour lа forcer à se déclarer... Et lorsque lе premier mоmеnt de stupeur passé, on prenait lа peine de leur faire toucher au doigt l'extravagance de toutes les propositions, ils avaient l'air de se rеndrе à l'évidence, mais роur recommencer le moment d'après... Je ne crois pas qu'à l'heure qu'il est il у а dans tout le royaume de Bavière tгois hommes - au moins, ceгtainement pas à Munich - tгois hommes, dis-je, le Roi régnant у compris, qui ne soient plus ou moins sous le coup de cette incroyable hallucination, et се qui est vгai de la Bavière, c'est aussi de la presque localité de l'Allemagne non prussienne... Et voilà се qui fait que cette effervescence, cette infatuation des esprits, qui sur tel point donné а assurément quelque chose de ridicule et de gгotesque, - prise dans son ensemble а quelque chose de très grave et de très significatif... Саr, tout en faisant la part des appréhensions personnelles qui ne sont que tгор bien motivées раr les souvenirs du рrеmiеr Empire, il у а dans cette explosion si générale et si spontanée de sympathie pour l'Autriche de la раrt de toute cette Allemagne qui n'est pas la Prusse, quelque chose qui mérite une très sérieuse considération de la note, саr cela tient à tout се qu'il у а de plus intime, de plus intimement allemand, dans la nature de toute la rасе allemande. C'est-à-dire се tout се qu'il у а de plus intimement hostile vis-à-vis ôtres...
En effet, la popularité si baroque, mais si réelle, de l'Autriche en Allemagne tient essentiellement à ceci: c'est que раr elle et en elle la rасе allemande se sent en possession de dominer, de confisquer à son profit, d'annuler moralement plus еnсоrе que politiquement les deux autres grandes rасеs de l'Europe, en tout ou en partie, la race latine en Italie, la race slave partout, où elle peut l'atteindre...
Il peut sembier absurde et ridicule que des gens qui depuis mille ans n'ont jamais su s'organiser d'une manière tant soit peu pratique chez eux, soient possédés à се point de l'amour de la domination chez les autres. - Soit. Mais il suffit d'observer le premier Allemand venu en Russie - le plus intelligent comme le plus médiocre - de l'observer, dis-je, dans ses rapports journaliers avec tout се qui n'est pas de sa race, pour comprendre, à quel point la conviction intime, fanatiquement intolérante et implacable de sa supériorité de rасе est le fond mêmе de sa nature, la condition première de son existence morale, et à quel emportement de haine et de fureur il peut se sentir poussé par tout се qui tendrait à mettre en doute la légitimité de cette conviction... Voilà се qui explique le phénomène historique d'une ingratitude plus forte mêmе que l'instinct de sa propre conservation qui а signalé pendant quarante ans les rapports de l'Allemagne toute entière, peuples et gouvernements, vis-à-vis de la Russie - d'une ingratitude qu'elle est loin de désavouer ou de regretter, mêmе sous la terrible pression des circonstances actuelles, mêmе au mépris de cette vérité, de jour en jour plus évidente qu'en dehors de l'alliance russe il n'y а pas d'union possible pour l'Allemagne, telle que l'Histoire l'a faite - d'une ingratitude, en un mоt, plus forte que tout intérêt et tout calcul politique de sa part, puisqu'elle est le premier et le plus fort instinct de sa nature. - Mais en voilà assez pour le mоmеnt...
Тютчев
Перевод
<1 нрзб> я, кажется, пребываю в нужных условиях для того, чтобы выполнить свое обещание... Приступаю к предмету без прочих предисловий... Разумеется - не так ли - в настоящую минуту речь может идти только о политическом предмете
В Берлине, где я пробыл неделю и где мое пребывание совпало с возвращением из Вены генерала Виллизена после его провалившейся или почти провалившейся миссии, я нашел великое смущение, великую нерешительность и самые противоположные направления в общем настроении умов, возмущение против Франции весьма горячее, но сдерживаемое и подавляемое из нескрываемого опасения позволить использовать себя в исключительных выгодах Австрии, дать вовлечь себя в великий обман вроде тех, на какие до сих пор имела монополию одна Россия. Отсюда сердитое раздражение как в прусской печати, так и в правительственных чиновниках при виде шумных волнений в маленьких государствах Германии, присваивающих себе право от имени матери Германии выдвигать самые дерзкие и настойчивые требования к Пруссии; одним словом, это положение школьного учителя, которому ученики вздумали вдруг устроить нагоняй... Этого более чем достаточно, чтобы объяснить колебания и растерянность умов в Берлине, какие я застал при моем приезде, и вряд ли с тех пор они изменились. Ибо успехи французских войск в Италии и предстоящая смена кабинета в Англии могут только усугубить эти настроения...1
Но едва я покинул Берлин, как уже в Лейпциге, в Гофе, где я встретил, к великому своему огорчению, первые конвои, перевозившие австрийские войска, все переменилось, и казалось, что я попал в другой мир... Однако приехав в Мюнхен, я убедился, что все, что мне говорили о всеобщем возбуждении умов, ничуть не было преувеличением для этой части Германии. В самом деле, не увидав и не прочувствовав на деле, трудно составить себе верное представление о подобной эпидемии безрассудства, охватившей равно все классы общества, все звания, начиная с самых высоких и кончая самыми низшими, начиная с министра иностранных дел, с такого важного вельможи, как граф Арко-Валлей, и ему подобных и кончая последним лавочником на углу, начиная с самой умеренной точки зрения, прежде бывшей проправительственной, и кончая самой крайней ультрамонтанской или либеральной точкой зрения... Все, что я говорю, не просто фраза, не слухи, подхваченные и принятые на веру с чужих слов, - я в этом не нуждаюсь, благодаря тому, что долго прожил в свое время в Мюнхене и с самого моего приезда сюда я имел с избытком общение со всеми классами общества... Я упал с облаков на землю, услышав, как люди, коих я привык считать здравомыслящими и рассудительными, горячо и убежденно высказывали самую невероятную чушь о нынешнем положении и о том, что теперь необходимо сделать в интересах Германии, то призывая идти на Париж, не дожидаясь Пруссии, то угрожая самой Пруссии, чтобы заставить ее проявить себя... И когда после первого замешательства пытаешься указать им на очевидную нелепость всех этих предложений, они как будто соглашаются, но через минуту начинают все сначала... Не думаю, что в настоящую минуту во всей Баварии найдется три человека - и, разумеется, не в Мюнхене - три человека, включая правящего короля, не находящихся во власти этой невероятной иллюзии; а то, что верно для Баварии, верно и почти для всей не прусской Германии... Эти бурлящие и самонадеянные настроения в таком своем виде, конечно, несколько смешны и преувеличены, но взятые во всей своей совокупности они приобретают нечто очень серьезное и значительное... Ибо, помня об опасениях, вполне оправданных памятью о первой Империи, есть в этом всеобщем и стихийном взрыве симпатий к Австрии со стороны не прусской Германии нечто заслуживающее очень серьезного внимания к духу этих симпатий, ибо тут кроется все самое глубинное, всецело германское, свойственное всему германскому народу. То есть все, что глубоко враждебно Нам и Нашим...
в свою пользу, полностью или частично уничтожать еще более нравственно, чем политически, две другие великие расы Европы - латинство в Италии и славянство всюду, где она может его настигнуть...
- Пусть так. Но достаточно взглянуть на первого попавшегася немца, приехавшего в Россию, - будь он самый умный или самый заурядный - взглянуть на его повседневные отношения со всем, что не относится к его расе, чтобы понять, до какой степени глубокое, фанатически нетерпимое и непримиримое убеждение в своем расовом превосходстве является основой его природы, первым условием его нравственного существования и какую ненависть и ярость у него вызовет все, что захочет подвергнуть сомнению законность этого убеждения... Вот что объясняет такой исторический феномен, как неблагодарность, еще более сильная, чем инстинкт самосохранения, проявлявшалея на протяжении сорока лет со стороны Германии - и народа и правителей - в отношении России; неблагодарность, далекая от раскаяния и сожаления даже под тяжким давлением нынешних обстоятельств, даже вопреки истине, день ото дня становящейся все очевиднее, что кроме союза с Россией нет другого возможного для Германии - такой, какой ее создала История. Словом, неблагодарность, более сильная, чем любая выгода или политический расчет с ее стороны, потому что эта неблагодарность есть первый и самый сильный инстинкт ее натуры. - Но довольно на сегодня...
Тютчев
КОММЕНТАРИИ:
Публикуется впервые.
1 В мае 1859 г. Франция начала войну против Австрии. Во второстепенных государствах Германского союза, где преобладала так называемая великогерманская программа воссоединения Германии вокруг Австрии, существовало сильное течение в пользу Австрии. Эти государства начали занимать угрожающую позицию по отношению к Франции, опасаясь ее намерений расширить свои границы в направлении Рейна. Некоторые государства, в том числе Бавария, в начале мая потребовали мобилизации федеральных войск. Такие воинственные настроения подметил в Баварии и Тютчев. Но сильнее в Германии было течение, возглавляемое Пруссией, поддерживавшее «малогерманский» план воссоединения германских государств вокруг Пруссии, без Австрии, выразителем которого был прусский посол в Петербурге, будущий канцлер Германии гр. О. фон Бисмарк, видевший в Австрии главного врага Пруссии. Пруссия в сложившейся обстановке не желала прийти Австрии на помощь, к тому же Россия категорически высказалась против вмешательства Германского союза на стороне Австрии.
Успехи французских войск в Италии, упоминаемые Тютчевым, выразились в ряде побед на Австрией - при Монтебелло и Палестро (20-31 мая), при Мадженте (4 июня).
Пальмерстон, а пост министра иностранных дел - Д. Рассел (см.: История дипломатии: В 3 т. М., 1941. Т. 1. С. 476; Дебидур А. Дипломатическая история Европы. 1814-1878: В 3 т. Ростов н/Д, 1995. Т. 2. С. 167-172).