Тютчев Ф. И. - Аксакову И. С., 19 апреля 1866 г.

Аксакову И. С., 19 апреля 1866

74. И. С. АКСАКОВУ 19 апреля 1866 г. Петербург

Петербург. 19 апреля 1866

Друг мой, Иван Сергеич. Много утешили вы меня письмом вашим. Я получил его как нельзя более кстати, т. е. в ту самую минуту, когда всего более мне хотелось вашего слова — когда все слышнее и слышнее становилось для меня и для многих молчание «Дня» в этом общем говоре и гаме… Да, вы правы, правы почти во всем… Лучшее доказательство, в какой мы лжи постоянно живем, это то чувство какого-то испуга при виде нашей собственной действительности, проявляющейся нам каждый раз как какое-то привидение… Так и теперь. Вдруг словно гора зашевелится и пойдет… Эта гора — народ русский… И куда тогда деваются все наши теории и соображения? Что, напр<имер>, значат теперь все наши конституционные попытки^1* в применении к живой действительности? Как убедить народ русский, чтобы он согласился дать себя опутать, в лице своего единственно законного представителя — царя, этою ухищренною паутиною, т. е. обрек себя на умышленную неподвижность, чтобы при каждом живом движении невольно и нечаянно не порвать на себе всей этой ухищренности? — Где место, при настоящем взаимнодействии этих двух величин, конституционным затеям?.. Уж одна эта очевидная невозможность должна бы указать, что наше искомое не там, где его ищут… Что оно внутри, а не извне — дело организма, а не механизма… Так что, в конце концов, вот какою формулою можно пока определить закон нашего будущего развития, нашей единственно возможной конституции — чем народнее самодержавие, тем самодержавнее народ.

Но, предоставив будущее будущему, вот что воочию совершается в настоящем… Пистолетным выстрелом 4-го апреля проживающий между нами нигилизм заявил себя официально — и все переполошились — что это такое? откуда и почему?.. Призывается Головнин и объявляется ему, между прочим, что так как общественное мнение страшно против него раздражено, то ему оставаться министром не следует…^2* А что же, наконец, довело до этого сознания?.. А вот что: при допросах некоторые из этих милых личностей не обинуясь объявили, что их цель была захватить в свои руки народные школы и в них, для блага будущих поколений, разрабатывать на досуге эти два положения: несуществование Бога и незаконность всякой власти…^3* Конечно, этот план воспитания не был одобрен бывшим министром н<ародного> просвещения, но верно и то, что он бы ему не противудействовал, — да и чем противудействовать? Вот вследствие чего возникла новая комбинация — соединением в одном лице, гр. Толстого, этих двух элементов, духовного и светского…^4* Но на каких условиях и во имя какого принципа будет заключен этот союз? — That is the question^[24]5*. Будет ли наконец сознано, вполне сознано, что духовенство без Духа есть именно та обуявшая соль, которою солить нельзя и не следует…^6* Вообще, я предвижу кучу недоразумений… И я, напр<имер>, радуюсь назначению Муравьева^7*, который, как специалист, лучше и скорее других обличит корень зла, — но вырывать этот корень — на это требуются другие силы, — а где они, эти силы? А если, за неимением их, т. е. за неумением ими пользоваться, мы будем применять к делу те, которые нам сподручны, то этим мы дела далеко не поправим… Иногда, конечно, необходимо по рукам и по ногам связать сумасшедшего, но это одно сумасшествия еще не вылечивает…

Теперь происходит здесь какое-то прекуриозное перемещение. Вдруг самые высокопоставленные люди, т. е. самые приближенные к началу власти, оказываются несостоятельными, неправительственными^8*, и пресса, эта анархическая пресса, во имя самых животрепещущих интересов общества, трактует этих облеченных властию консерваторов как глупых, опрометчивых мальчишек…^9* Больнее всех досталось великолепному Князю Слова, по выражению печати, — Валуеву. — Он, этот Prince de la Parole^10*, двукратно вышколенный «Московскими ведомостями», решительно пикнуть не смеет, — потому, при малейшей его резвости, Катков, как няня ребенку, тотчас же грозит ему, что она уйдет от него, — чего он страх боится^11*. — Один князь Италийский еще не сдается и, в сознании своей государственной мудрости и гражданского мужества, не перестает стыдить и срамить малодушие Долгорукова, сознавшего наконец свою несостоятельность^12*— Не так Суворов^13* — он и теперь еще, в двух шагах от государя, продолжает еще своим громозвучным голосом величать Муравьева зверем и животным. — Но на этот раз довольно. Продолжение впредь. Обнимаю от души вас и жену вашу. Господь с вами.

Примечания

Печатается по автографу — РГАЛИ. Ф. 10. Оп. 2. Ед. хр. 25. Л. 6–7 об.

Первая публикация — ЛН-1. С. 272–273.

^1* Идея учреждения дворянского парламента была высказана 11 января 1865 г. в адресе московского дворянства Александру II. Тютчев тогда же отнесся к ней в высшей степени критически (см. письмо 45, примеч. 1^*—3).

^2* 14 апреля 1866 г. министр народного просвещения А. В. Головнин был уволен в отставку. Накануне Александр II лично сообщил ему об этом решении, мотивируя его тем, что «теперешнее время требует другой системы управления Министерством, других начал и большей энергии» (Никитенко. Т. 3. С. 27).

^3* «соучастников», которое велось строго секретно; официальный отчет был опубликован только в начале августа 1866 г.

^4* Уволенного в отставку «либерала» Головнина сменил на посту министра народного просвещения реакционер Д. А. Толстой. При новом назначении за ним был сохранен пост обер-прокурора Синода.

^5* Шекспир. Гамлет. Акт III. Сц. 1. Вскоре Тютчев смог прочесть ответ на свой вопрос в рескрипте Александра II председателю Комитета министров кн. П. П. Гагарину от 13 мая 1866 г.: новому министру народного просвещения предписывалось позаботиться, «чтобы в учебных заведениях всех ведомств не было допускаемо ни явное, ни тайное проповедание тех разрушительных понятий, которые одинаково враждебны всем условиям нравственного и материального благосостояния народа» (Северная почта. 1866. № 102, 14 мая).

^6* Подразумевается евангельский текст: «Вы — соль земли. Если же соль потеряет силу, то чем сделаешь ее соленою? Она уже ни к чему не годна, как разве выбросить ее вон на попрание людям» (Мф. 5, 13). На церковнославянском языке: «потеряет силу» — «обуяет».

^7* См. письмо 70, примеч. 1^*.

^8*

^9* Вероятно, подразумевается передовая статья М. Н. Каткова (МВ. 1866. № 69, 3 апр.). Продолжая критику той части «влиятельных сфер», которая склонялась к автономии Царства Польского и Великого княжества Финляндского, Катков напоминал лицам, «облеченным правительственною властию», что они не «мальчики в школе, фантазирующие над географическою картой своего отечества».

^10* 10 апреля 1866 г. П. А. Валуев выступил с речью на обеде в петербургском Дворянском собрании. «“C’est un Prince de la Parole” <“Это Князь Слова” — фр.>, — следует сказать про него; и таков был общий отзыв», — писала по этому поводу «Весть» (1866. № 28, 13 апр.).

^11*  69 от 3 апреля (см. письмо 70, примеч. 7^*)

^12* После выстрела Каракозова шеф жандармов кн. В. А. Долгоруков просил Александра II уволить его от должности (см. письмо 71, примеч. 4^*). 9 апреля на его место был назначен гр. П. А. Шувалов.

^13* Суворов и князь Италийский — одно лицо, петербургский генерал-губернатор кн. А. А. Суворов-Италийский. Тютчев иронизировал над двойственностью позиции Суворова, который осуждал нерешительность Долгорукова, не сумевшего предотвратить покушение на царя, и вместе с тем открыто высказывал несогласие с тем, что следственную комиссию по делу Каракозова возглавил «решительный» Муравьев. Эту двойственность Тютчев высмеял в эпиграмме на Суворова, написанной в апреле 1866 г. («Два разнородные стремленья // В себе соединяешь ты…»).

[24] Вот в чем вопрос (англ.).