ЭРН. Ф. ТЮТЧЕВА — К. ПФЕФФЕЛЮ
<Петербург.> 6/18 января 1873 г.
Уже с начала декабря состояние его было тревожным, зрение оставалось замутненным, левая рука, хотя и не парализованная, но очень слабая и неспособная что-нибудь взять или удержать без громадных усилий; тем не менее он передвигался и до некоторой степени возвратился к своим светским привычкам, так что все, казалось бы, должно было постепенно восстановиться. Известие о смерти Луи Наполеона вызвало в нем живейший интерес1, и весь день 29 декабря я прекрасно видела, что он вынашивает стихи и то и дело погружается в обдумывание какого-то литературного произведения. И действительно, 30-го, после беспокойно проведенной ночи, он заявил, что хочет продиктовать мне стихи, сочиненные им на смерть покойного императора. Весь день был посвящен этой диктовке, весьма раздражавшей наши нервы, ибо он не мог ничего прочитать из записанного мною, а я плохо слышала, но не хотела заставлять его многократно повторять одну и ту же строку, неясно произнесенную, и в результате получились нелепости, которые он с раздражением обнаруживал, когда я прочитывала ему записанное. Наконец, вечером работа наша была закончена, не без утомления для злополучного автора этих стихов, которым предстояло появиться 1 января в газете, выпускаемой молодым другом Тютчева2.
К утру он задремал и проснулся около 10 часов с освеженной головой и без болей. Этот день прошел без инцидентов, я только заметила некоторую заторможенность во всем существе больного, что, впрочем, не помешало ему отправиться вечером к друзьям. Ночь была неплохой, и утром, до моего ухода в монастырь, где похоронены дорогие мои дети, я сменила ему несколько компрессов на голове, скорее, потому, что это было ему приятно, чем по острой необходимости. Когда я вернулась около 12-ти, мне сказали, что он вышел, а немного позже мне его привезли в ужасном виде <...> Вы можете себе представить мое волнение и отчаяние... По словам прислуги, он встал в таком же приблизительно состоянии, но захотел во что бы то ни стало выйти, считая, что воздух будет ему полезен. На улице, где он кое-как тащился в течение получаса, его поддерживали. Врачи, и в их числе знаменитый Боткин, приходили один за другим в течение дня и констатировали, что больной поражен параличом. Тем не менее мозг его был поражен лишь временно, а сейчас он так же ясен и даже блестящ как никогда3. Сегодня Боткин и наш домашний врач подали нам надежду, что Тютчев сохранит жизнь, если только ничего нового не случится, но полагают, что левая сторона — рука и нога — останется парализованной...
Вчера, по моему совету, Тютчев причастился, но что до завещательных распоряжений, я до сих пор об этом не заговаривала и не чувствую себя способной это когда-нибудь сделать. Аксаков и Анна тотчас примчались, получив наши растерянные телеграммы, а что до Китти и Вани, они не могут приехать, так как оба больны <...> Мой муж, которому запретили говорить, и которому втуне предписывают не думать, тем не менее говорит массу вещей, которые мне очень хотелось бы вам сообщить, но я, к несчастью, стала так глуха вследствие утомления и бессонных ночей, а больной говорит так неясно, что мне не удалось бы передать вам точный смысл его слов <...> Он интересуется всем происходящим и заставляет читать ему газеты, что мы стараемся по возможности сократить, сводя это чтение к одним телеграммам. Это ум, подобного которому нет на свете, — живое пламя, продолжающее ярко пылать на развалинах его тела, его хрупкой физической организации.
Примечания
Мураново, ф. 1, оп. 1, ед. хр. 740, л. 4—6, 6 об., 7—7 об. На франц. яз.
1
2 Стихотворение «Наполеон III» подводит итог отношению Тютчева к политическому деятелю, правившему Францией два десятилетия. Он видел в нем узурпатора верховной власти, развратившего свой народ, и политического интригана, неизменно провоцировавшего общеевропейские конфликты:
И ты свершил свой подвиг роковой,
Великих сил двусмысленный наследник,
Муж не судеб, а муж случайности слепой —
Но правды Божьей, не земной,
Неотразимый проповедник.
Ты миру доказал на деле,
Как шатко все, в чем этой правды нет:
Мир волновавший — и без цели,
Ты много в мире лжи посеял,
И уцелевшего рассеял,
Народ, взложивший на тебя венец,
Ты ложью развратил и погубил вконец:
И, верный своему призванью,
Оторопевший мир игрой своей смутя,
Ты предал долгому шатанью.
Спасенья нет в насилье и во лжи,
Как ни орудуй ими смело,
Для человеческой души,
<..................>
Стихотворение было напечатано в газете В. П. Мещерского «Гражданин» (1873, № 2, 8 января).
2 «Мы <...> очень изумились, — писал И. С. Аксаков Е. Ф. Тютчевой по приезде в Петербург 3 января, — найдя Ф<едора> Ив<ановича> лежащего на кушетке в гостиной, близ чайного стола — точно здоровый <...> Анну он встретил словами: «Tu viens me voir mourir»* <...> — мне же сказал: «Это начало конца, — теперь это еще не так важно, — но за этим последует уже что-нибудь решительное»... — И сейчас же пустился говорить о политике, о Хиве, о Наполеоне, о московских городских выборах; например, о Наполеоне III: «Какой огромный круг деятельности исторической и созидания — понапрасну, попустому», — старался вспомнить свои стихи об нем, но не мог <...>» (Летопись
3 «По словам Дарьи, — писал Аксаков в том же письме, — он в первый день удара настойчиво требовал приезда Анны, говорил также про меня, что ему бы очень хотелось меня видеть; когда Дарья, не разобрав хорошенько моей телеграммы, объявила ему, что мы будем только в четверг, а не нынче, то он сказал: «Ils ne se pressent pas»2*. Хотел сам прочесть телеграмму, но не мог и все-таки приказал, чтоб на всякий случай кофе и чай были утром приготовлены. Он справлялся также и о вас: едете ли вы. Анна объяснила ему, что вы лежите еще с больной ногой. Он очень дорожит общим участием, оказываемым ему со всех сторон <...> Мне кажется, о своем положении он не имеет вполне ясного сознания; впрочем, может быть, и в самом деле ему еще не грозит опасность в той степени, как мы воображаем. О смерти он говорит не довольно серьезно: «C’est mon Sédan»3* и т. п.» (ЦГАЛИ, ф. 505, оп. 1, ед. хр. 185, л. 32—33; в отрывках напечатано: Летопись, с. 227).
* «Ты скоро увидишь, как я умираю» (франц.).
2* «Они не торопятся» (франц.).
3* «Это мой Седан» (франц.).