7. И. С. ГАГАРИН — И. С. АКСАКОВУ
<Париж.> <14>/26 ноября 1874
Милостивый государь Иван Сергеевич!
Рукописями Тютчева я очень дорожу и, вероятно, никому бы их не уступил. Вам же я отказать не могу — вы на них имеете больше прав, нежели я, их место в Москве, в ваших руках, скорее нежели в Париже у меня. Кроме того, мне очень приятно исполнить желание уважаемого противника, издателя «Дня» и «Москвы». Следовательно, все стихотворения Тютчева, писанные его рукой, хранящиеся у меня, вам принадлежат. Не знаю только, как их переслать к вам безопасно. Если на днях представится удобный случай, я им воспользуюсь, иначе я вас попрошу указать мне способ их вам доставить. Может быть, в числе русских, находящихся в Париже, есть какое-нибудь вам знакомое лицо, которому вы можете дать поручение получить рукопись от меня и вам ее привезти1 <...>
Что же касается до славянофильских убеждений Тютчева, я не могу еще совершенно согласиться с вами. Однако я признаю всю силу возражения, которое вы извлекаете из стихотворения «На взятие Варшавы»2. В самом деле, очень примечательно, что Тютчев в 1831 г. мог выразить такие мысли.
Зиму 1833 на 1834 г. провел в Мюнхене сын знаменитого полководца Шварценберга, князь Фриц, недавно умерший3. Он мне однажды говорил: «Ваше правительство не знает всех своих сил. Например, я вхожу в хижину поселянина в одной из наших австрийских областей. На стене прилеплена облатками бумажная довольно уродливая картина, представляющая человека в белом мундире. «Цо то?» — спрашиваю я поселянина. «То австрийский царь». А тут рядом другая такая же фигура в зеленом мундире. «Цо то?» «То наш царь». А приметьте, прибавлял Шварценберг, этот царь, которого австрийский мужик называет своим царем, в противоположность австрийскому императору, это русский император». Без сомнения, этот разговор я передал Тютчеву. Но то, что он мог мне говорить по этому случаю, совершенно изгладилось из моей памяти, и вообще у меня никаких нет воспоминаний о разговорах с Тютчевым по славянскому вопросу. Это, конечно, может объясняться тем, что я забыл, но не забыл же я разговоры о славянстве, слышанные мною в Москве два года после этого, и не забыл много других разговоров Тютчева.
Я не умею выразить мою мысль, но мне кажется, что вы почитаете убеждениями то, что в моих глазах было скорее умствование. Тютчев всегда готов был стать на все возможные Standpunkt’ы и извлекать из данного положения все возможные соображения. Так, например, драматический поэт говорит то от лица Годунова, то от лица Димитрия, то от лица Шуйского. Находясь в Петербурге в известных обстоятельствах, Тютчев стал на особенный Standpunkt и усвоил его себе, но я не могу назвать эту способность убеждением.
Вы говорите про Июльскую революцию. Французские легитимисты люди очень почтенные, однако нельзя отрицать, что у многих из них взгляды довольно узки. Несмотря на это, теперь нет почти никого из них, который бы не сознался, что Полиньяк и Карл X очень глупо поступили4. С другой стороны, люди, примкнувшие к революции или к порядку вещей, основанному на ней, признаются, что гораздо бы лучше было не нарушать права престолонаследия5; они извиняют Луи Филиппа тем, что иначе поступить было невозможно; если бы он захотел удовольствоваться регентством, Франция уже тогда имела бы или республику, или империю (Наполеон II был тогда жив), но они не оспаривают, что было нарушение права, дело беззаконное, и этому беззаконному началу приписывают ту слабость, которая не позволила Орлеанской династии остаться на троне. Это уже суждение потомства. Сколько мне помнится, Тютчев стоял на такой же точке зрения. Он признавал присутствие революционного начала, насильственное нарушение права и закона, но между тем он оставался сторонником либеральных идей, тут противоречия нет. Карл X позволил себе нарушение основного закона6, ему отвечали другим нарушением. Люди односторонне признают одно нарушение и отрицают другое. Люди беспристрастные должны признать, что нарушение было с обеих сторон.
Примечания
1 См. п. 3, прим. 7, а также п. 5.
2 См. п. 5, прим. 6.
3 Фридрих Шварценберг (1800—1870) — австрийский генерал и писатель, сын фельдмаршала Карла Филиппа Шварценберга (1771—1820), главнокомандующего союзными войсками, сражавшимися против Наполеона в 1813—1814 гг. Изложенный далее рассказ Ф. Шварценберга отразился в статье Тютчева «Россия и Германия» (ПСС 1912. с. 473, 557).
4 По инициативе Жюля Полиньяка (1771—1847), главы последнего кабинета Карла X, 26 июля 1830 г. были обнародованы королевские ордонансы (указы), согласно которым, в частности, упразднялась свобода печати и вводился новый избирательный закон, сокращавший число избирателей на три четверти. Эта акция повлекла за собой Июльскую революцию во Франции. Оценку ордонансов, данную Тютчевым, см. в наст. кн.: К. Пфеффель. Письмо редактору газеты «L’Union».
5 наследнике престола. 9 августа Луи Филипп был провозглашен королем Франции.
6