Вступительная статья
Баварский публицист барон Карл фон Пфеффель (1811—1890) познакомился с Тютчевым в 1830 г., будучи студентом Мюнхенского университета. Спустя несколько лет он сошелся с ним довольно близко, а после женитьбы Тютчева на его сестре Эрнестине Дёрнберг они сблизились еще больше. Пфеффель с восторгом отзывался об «очаровании удивительного ума» Тютчева1, считался с его мнением, дорожил его дружбой. Он был одним из немногих современников Тютчева (тем более среди иностранцев), по достоинству оценивших его выдающиеся способности, блестящий ум и общее богатство его духовного облика. Не зная русского языка, Пфеффель не мог судить о стихах Тютчева («le poète m’échappe nécessairement»*, — сознается он в одном из писем)2 и, когда говорил или писал о нем, имел в виду прежде всего Тютчева как политического мыслителя и публициста. С этой точки зрения он характеризовал его в заметке, написанной в форме письма редактору парижской газеты «L’Union» и напечатанной там 13 августа 1873 г.
И. С. Аксаков нашел, что это «письмо» содержит «преинтереснейшие воспоминания»3; он воспользовался им в своей биографии Тютчева4«письмо» Пфеффеля полностью.
Публикуемые воспоминания были написаны в дополнение к этому «письму». Содержание их не нуждается в подробных комментариях, но не мешает указать на отдельные места, заслуживающие особого внимания или требующие некоторых пояснений.
Пфеффель отмечает две резко противоположные стороны духовной природы Тютчева: с одной стороны — скептицизм, вольтерьянство, а с другой — религиозность; с одной стороны — увлечение философией Гегеля с ее пантеистическими идеями, оставившими глубокий след в творчестве Тютчева, с другой — влияние романтизма, отвечавшего его поэтическим наклонностям и богатой фантазии. Термины, которыми определяются здесь противоречивые умонастроения Тютчева (вольтерьянство, религиозность), весьма неточны. Однако важно не это. Важно то, что Пфеффель подметил в молодом Тютчеве ту душевную раздвоенность, которая в течение всей жизни была для него источником тяжелой внутренней борьбы и мучительных сомнений и которая сказалась в его поэтических произведениях и в письмах, и даже в отдельных фактах его жизни.
Особое значение придает Пфеффель пребыванию Тютчева в Париже. Он утверждает, что общение с французскими политическими деятелями и учеными (Гизо, Кузеном, Виллеменом, Ройе-Колларом) оказало решающее воздействие на формирование мировоззрения молодого поэта. О заграничном периоде жизни Тютчева не сохранилось почти никаких сведений, поэтому трудно судить, насколько глубоким было на самом деле влияние, оказанное на него выдающимися общественными деятелями Франции, которых называет Пфеффель. Однако можно полагать, что наблюдения этого умного и просвещенного человека, знавшего Тютчева очень близко, вряд ли были ошибочны и что на рубеже 1820—1830-х годов последний действительно находился под сильным воздействием своих парижских впечатлений.
По словам Пфеффеля, к началу 1840-х годов в воззрениях Тютчева совершился глубокий перелом: «он почувствовал отвращение к Западу и обратился к своей исходной точке — к России». Это утверждение требует некоторых пояснений. Прежде всего нельзя принимать безоговорочно слова об «отвращении к Западу». Тютчев до конца жизни сохранил привязанность к странам, где прошла его молодость, сохранил он и тяготение к культуре Запада, его воспитавшей. Однако застой, овладевший общественной и политической жизнью Западной Европы к началу 1840-х годов, породил в Тютчеве, как это отметил Пфеффель, сначала «скуку», оставляя без пищи его пытливый и беспокойный ум, а затем и «отвращение» к явлениям, которые неизбежно преобладают в обществе в периоды застоя, — культу материальных интересов и борьбе мелкого честолюбия, т. е. явлениям, органически чуждым природе Тютчева. Вместе с тем возвращение его на родину совпало с возникновением там славянофильского движения. Учение, сулившее России роль объединительницы всех славянских племен, роль наследницы великой Византийской империи, привлекло к себе Тютчева, скорее, как поэта, чем как политика. Вот, по нашему мнению, наиболее близкое к действительности объяснение сущности того перелома в воззрениях Тютчева, о котором говорит Пфеффель.
политическом и общественном деятеле (ту же мысль проводит Пфеффель в упомянутом выше письме редактору «L’Union»). Конечно, нельзя не согласиться с тем, что русская действительность 1840—1850-х годов давала мало простора развитию общественных и политических талантов. Но нельзя забывать и то, что Тютчев по самой природе своей не мог всецело отдаться полититической или общественной деятельности: прежде всего и более всего он был поэт.
КАРЛ ПФЕФФЕЛЬ
Фотография Г. Хольца. Мюнхен, 1860-е годы
Собрание К. В. Пигарева, Москва
Воспоминания Пфеффеля сохранились в трех редакциях (все три на французском языке):
— Краткий очерк, включенный в письмо Пфеффеля Э. Ф. Тютчевой от 3 января 1874 г./22 декабря 1873 г. Автограф. — Мураново, ф. 1, оп. 1, ед. хр. 488.
Вторая редакция — исправленная и значительно дополненная. Автограф на отдельном листе, без даты. Был приложен к письму Пфеффеля Э. Ф. Тютчевой от 6 января 1874 г./25 декабря 1873 г. Сверху надпись рукой Э. Ф. Тютчевой: «Notice de M-r Pfeffel» («Заметка г-на Пфеффеля»). — Собр. Пигарева.
Третья редакция — сокращенная по сравнению с предыдущей (вместе с тем содержит некоторые дополнения). Автограф на отдельном листе, без даты. На обороте — надпись неизвестной рукой: «Заметка барона К. фон Пфеффель». — Мураново
История возникновения этих трех редакций устанавливается из переписки Пфеффеля с Э. Ф. Тютчевой.
В декабре 1873 г. Э. Ф. Тютчева обратилась к брату с просьбой сообщить ей для И. С. Аксакова свои воспоминания о мюнхенском периоде жизни Тютчева. 3 января/22 декабря Пфеффель ответил ей, что был бы рад «помочь Аксакову в предпринятом им биографическом труде», и в этом же письме вкратце изложил свои воспоминания, дополняющие письмо в «L’Union»5.
Через три дня, 6 января/25 декабря, Пфеффель написал сестре, что его смущают «погрешности стиля», допущенные им в посланных ей воспоминаниях, и приложил к письму новую их редакцию6. Эта редакция действительно отличается от предыдущей некоторыми стилистическими поправками, но главное их различие заключается в том, что вторая редакция содержит ряд новых деталей, оживляющих и дополняющих характеристику Тютчева (бо́льшая часть их помещена в подстрочных примечаниях, которые в первой редакции полностью отсутствуют). Кроме того, вторая редакция содержит два новых, завершающих ее абзаца, в которых Пфеффель говорит о трудностях, стоящих перед автором биографии поэта, и сообщает о своей причастности к публикации статьи Тютчева «Россия и Революция».
«Я уже отправила Аксакову ваш первый биографический очерк, когда получила новую, исправленную редакцию. Аксаков не настолько владеет французским языком, чтобы заметить небрежности стиля, в которых вы упрекаете свой первый очерк; он был им вполне удовлетворен»7. Далее она предположила, что Аксакову «не понравится» высказанное в конце второй редакции утверждение, будто жизнеописание Тютчева может представить интерес лишь в том случае, если «будет связано с изображением тех общественных групп, среди которых он жил»; по ее мнению, «не понравится» Аксакову и мысль Пфеффеля, что «одна или две журнальных статьи в духе Сент-Бёва» с успехом заменят биографию Тютчева. «Это слишком по-западному, и потому не может быть правильно понято таким человеком, как Аксаков, — поясняет она. — Во всяком случае, не Сент-Бёв послужит образцом для его труда. Итак, я не особенно сожалею, что поторопилась послать ему ваш первоначальный набросок; однако, поскольку во втором очерке вы даете более полную картину первых лет, проведенных Тютчевым в Германии, я пошлю ему еще одну копию, которую закончу на цитате из Мирабо». Другими словами, Э. Ф. Тютчева намеревалась опустить при копировании два заключительных абзаца второй редакции.
Спустя некоторое время (точную дату установить не представляется возможным) Пфеффель послал сестре третью редакцию своих воспоминаний. Приняв во внимание ее сомнения, он опустил два последних абзаца, закончив на этот раз так, как хотела Э. Ф. Тютчева, — на цитате из Мирабо. Вместе с тем он ввел в эту редакцию несколько дополнительных деталей (правда, не очень важных).
Первую редакцию воспоминаний Пфеффеля Аксаков процитировал в «Биографии» Тютчева8. Что же касается второй и третьей редакций, то никаких следов их использования в его труде нет. В нем нет ни живых деталей, ни литературных сравнений, при помощи которых Пфеффель характеризует Тютчева; не отражены в нем ни соображения Пфеффеля об истоках внутренней раздвоенности Тютчева, ни сведения о пребывании его в Париже в 1828 г. Все это позволяет думать, что в пору работы Аксакова над биографией поэта Э. Ф. Тютчева не послала ему ни вторую, ни третью редакцию воспоминаний брата. По-видимому, она сделала это значительно позднее, когда Аксаков уже закончил свой труд. Это подтверждается словами самого Аксакова: «Прилагаю <...> недавно сообщенную мне новую заметку Пфеффеля», — писал он Е. Ф. Тютчевой в сентябре 1874 г., посылая экземпляр только что вышедшей «Биографии»9. По-видимому, это была третья редакция воспоминаний, посланная в связи с намерением Аксакова выпустить новое, дополненное издание своего труда (намерение это не осуществилось — второе издание «Биографии» представляет собой точное повторение первого).
«Заметка г-на Пфеффеля»). В текст ее включены дополнения, которые содержатся в третьей редакции; эти дополнения отмечены знаком.
Перевод выполнен Ф. И. Тютчевым, внуком поэта; отредактирован редакцией «Литературного наследства».
Письмо К. Пфеффеля редактору парижской газеты «L’Union», написанное по-французски, было опубликовано в этой газете 13 августа 1873 г. и затем перепечатано (на языке оригинала) в приложении к труду И. С. Аксакова с ошибкой в названии газеты: «L’Univers» вместо «L’Union» (; Аксаков 1886).
В русском переводе письмо Пфеффеля печатается впервые. Перевод выполнен Л. Р. Ланским.
Пигарев К. В.
1 — Мураново, ф. 1, оп. 1, ед. хр. 488.
2 Письмо К. Пфеффеля Э. Ф. Тютчевой от 30/18 янв. 1874 г. (на франц. яз.). — Там же.
3 Письмо И. С. Аксакова Е. Ф. Тютчевой <сентябрь 1873 г.>. — ЦГАЛИ, ф. 10, оп. 1, ед. хр. 172.
4 , стлб. 53—54, 81, 205, 363—364, 393—396.
5 Мураново, ф. 1, оп. 1, ед. хр. 488 (на франц. яз.). Письмо Э. Ф. Тютчевой, на которое отвечает Пфеффель, не сохранилось.
6 Там же. Ныне воспоминания хранятся отдельно от письма.
7 , ф. 1, оп. 1, ед. хр. 740 (на франц. яз.).
8 Цитируются слова об «очаровании удивительного ума» Тютчева (, стлб. 54).
9