1837-1844
Назначение в Турин * Пожар на море * Смерть Элеоноры Тютчевой * Встречи с В. А. Жуковским * Бракосочетание Федора и Эрнестины Дёрнберг * Отставка от службы * Париж * Тютчев-публицист * Возвращение в Россию
<Послужной список Тютчева>
— 1837. Августа 3. <…> Находился в отпуске по 3 августа сего года (жалованье — 8000 руб. в год. — Ред.).
Архив внешней политики Российской империи.
Ф. 339. Оn. 976. № 99. Л. 4
Петербург. Костел Святой Екатерины со сотороны Невского проспекта.
<О выдаче курьерской дачи>
Петербург. Август 6/18. 1837
<…> Благоволено было выдать обыкновенную курьерскую дачу на проезд через Берлин и Мюнхен в Турин отправляющемуся туда по Высочайшему повелению курьером Двора Его Императорского Величества камергеру надворному советнику и первому секретарю при миссии нашей в Турине Тютчеву.
Архив внешней политики Российской империи.
A. M. Обрезков — в Департамент
Хозяйственных и Счетных Дел
18/30 сентября 1837 г.
Честь имею уведомить Департамент, что определенный к вверенной мне Миссии старшим секретарем Надворный Советник Тютчев прибыл в Турин 13/25-го числа сего сентября месяца. Я не преминул привести сего чиновника к присяге по присланному мне формуляру <…> и, снабдив сей документ собственноручным Надворного Советника Тютчева подписанием, честь имею препроводить оный за надлежащим засвидетельствованием в Департамент.
Ф. 339. Оn. 976. № 105. Л. 11-12
Турин. Площадь Костелло. Неизв. худ. Гравюра. 1830-х гг. Фрагмент
К. В. Нессельроде — A. M. Обрезкову
Петербург. Апрель 20/<Май 2>. 1838
<…> Отныне Вашему Превосходительству разрешено покинуть Турин, по аккредитовании секретаря миссии Тютчева в качестве поверенного в делах. Я не замедлю доставить сему последнему ваши отзывные грамоты, полагая, что вы, не дожидаясь их получения, воспользуетесь свободой, которую представляет вам сия депеша, дабы не медля ни минуты посвятить себя заботам, в коих нуждается здоровье г-жи Обрезковой.
Архив внешней политики Российской империи.
Ф. 133. Оn. 468. № 212. Л. 197-197 об.
Пароход «Николай I» <…> загорелся на пути из С. -Петербурга в Травемюнде, в ночь с 30 на 31 (с 18 на 19) мая <1838>, в двенадцатом часу, пониже Гросс-Клютца, в одной миле от Травемюндского рейда. <…> Вечером, часов около одиннадцати, все дамы и дети отправились спать, а мужчины еще сидели за ужином и за карточными столами; вдруг раздался ужасный крик: пожар! Вскоре из камеры, в которой производилась топка, показались дым и искры. <…> Пожар распространялся так скоро, что успели только посадить пароход на мель, шагах в ста от берега. <…> Страх и смятение достигли высочайшей степени; каждый хотел спастись прежде других. Многие пассажиры бросились в воду, другие хотели насильно отвязать шлюпку, которая и разбилась. Между тем все были спасены, за исключением только трех пассажиров <…> и двух матросов. <…> Пассажиры прибыли в Травемюнде большею частию без обуви и с непокрытыми головами.
газ. Санкт-Петербургские ведомости,
<…> Два широких столба дыма пополам с огнем поднимались по обеим сторонам трубы и вдоль мачт; началась ужаснейшая суматоха, которая уже и не прекращалась. Беспорядок был невообразимый: чувствовалось, что отчаянное чувство самосохранения охватило все эти человеческие существа. <…> В числе дам, спасшихся от крушения, была одна г-жа Т..., очень хорошенькая и милая, но связанная четырьмя (Тургенев ошибся: у Эл. Тютчевой было три дочери. — Ред.) дочками и их нянюшками; поэтому она и оставалась покинутой на берегу, босая, с едва прикрытыми плечами. Я почел нужным разыграть любезного кавалера, что стоило мне моего сюртука, который я до тех пор сохранил, галстука и даже сапог. <…>
Тургенев И. С. Полное собрание сочинений.
Эл. Ф. Тютчева — Д. И. Сушковой
20 мая/1 июня 1838 г.
Мы живы! дети невредимы — только я пишу вам ушибленной рукой... Мы сохранили только жизнь... Бумаги, деньги, вещи — все потеряли всё, но погибших — всего пять человек! Никогда вы не сможете представить себе эту ночь, полную ужаса и борьбы со смертью!
Пигарев К. В. Жизнь и творчество Тютчева.
Эл. Ф. Тютчева — И. Н. Тютчеву
Мюнхен. 16/28 июня 1838 г.
После того, как я писала вам последний раз из Гамбурга, <…> я была довольно серьезно нездорова — последствия простуды, пережитого ужаса и тревог, а также тысячи забот, последовавших за этим, привели меня к чему-то похожему на нервную горячку. <…> Едва поднявшись с постели, я села в экипаж и отправилась в Берлин получить 200 луидоров, кои Государь Император милостиво мне пожаловал. Помощь сия была мне крайне необходима — неотложные расходы, которые я вынуждена была сделать, ибо мы все лишились всего, плата за гостиницы и т. п. и т. п. к тому времени уже поглотили те 4 000 р., вексель на которые я послала в Петербург г-ну Серсей. <…> Перед отъездом из Гамбурга я виделась с графом Нессельроде, который отнесся ко мне с величайшим участием и даже обещал выхлопотать для нас вспомоществование для покрытия наших убытков. Я очень на это рассчитываю, ибо без этого мы будем не в состоянии восстановить наш домашний обиход — серебро, тысячи вещей, необходимых для дома, не считая полного гардероба для меня, моих дочерей и слуг, а притом, что нам придется покупать мебель (Теодор говорит, что в Турине не сдают дома с обстановкой), я совсем не представляю себе, как мы сумеем приобрести даже самое необходимое.
<…> Вот, наконец, я и среди своих, любезнейший папенька, — я встретилась с Теодором, который узнал из газет о нашей катастрофе до получения моего письма и тотчас уехал с разрешения Обрезкова. Вы понимаете, что это было сделано в порыве отчаяния. Здесь он нашел мое письмо, и наша счастливая звезда захотела, чтобы совершенное им путешествие ни в чем ему не повредило. Позавчера пришло от Обрезкова письмо, в котором тот пишет, что Теодору незачем торопиться с возвращением, так как сам он — Обрезков — останется в Турине до конца июля. <…> Я решительно хочу, чтобы Теодор сейчас же вернулся, и хотя все еще очень нездорова, но для того, чтобы не расставаться с ним, сделаю необходимое усилие и отправлюсь в путь тотчас же. <…> Амалия должна на днях сюда приехать, и мы только ее и ждем, чтобы пуститься в путь, так как Теодор обязательно хочет повидать ее (— Ред.). <…> Теодор здоров и так радуется, что избежал несчастия, что ни о чем другом не думает. Он нежно обнимает вас и вот-вот напишет.
Государственный музей-усадьба «Мураново» им. Ф. И. Тютчева.
Ф. 1. Оn. 1. Ед. хр. 722. Л. 3-3 об.
Турин. Площадь Костелло. Неизв. худ. Гравюра. Середина XIX в.
— Е. Л. Тютчевой
Турин. 4/16 августа 1838 г.
Вы знаете, что по приезде в Мюнхен 23 июня я там встретилась с Теодором, и если бы я была здорова, то мы тотчас же продолжили бы путь, но ни врачи, ни Теодор на это не согласились, и я осталась еще на две с лишним недели, принимая всякие лекарства. Наконец, опасение, что я буду причиной того, что Теодор нарушит служебный долг, заставило меня потребовать отъезда во что бы то ни стало, тогда как врач обязательно хотел отправить меня в Киссинген. Но видя, что Теодор не согласится со мной расстаться, я все бросила, и вот мы здесь. Эта последняя часть пути была для меня весьма мучительна по причине моего нездоровья.
Мы остановились в гостинице и, несмотря на наши усилия, только несколько дней тому назад нашли дом. Жить мы будем в пригороде, главным образом по причинам экономическим, так как квартиры здесь много дешевле. <…> Теперь нам нужно приобрести обстановку, и я занята поисками торгов и случайных вещей, но купить ничего не могу по той простой причине, что у нас нет денег и мы еще не знаем, будут ли они у нас и когда. Того, что я привезла из Гамбурга, нам хватило только на то, чтобы добраться до Турина. Кассир миссии выдал Теодору вперед его жалование за сентябрь, и на это мы живем. Я до сих пор ничего не имею от Нессельроде и не знаю, есть ли у нас надежда на пособие. И хотя я имела благоразумие купить в Гамбурге самое необходимое — белье и одежду для меня и детей, — нам придется покупать вновь такое множество вещей совершенно необходимых, что меня охватывает ужас при одной мысли об этом.
Не решаюсь говорить Теодору о своих заботах! — он и так подавлен, — не знаю, что тому причиной — климат или чрезвычайно замкнутый образ жизни, который он вынужден здесь вести, — думаю, что и то и другое вместе увеличивает известную вам склонность его к раздражительности и меланхолии, — значит, необходимо, чтобы я, насколько могу, избавляла его от всяких мелких домашних забот, которые озлобляют его, но помочь которым он не умеет. Однако уверяю вас, что это нелегкая задача. <…>
<еодора>: около двух недель он состоит в должности поверенного в делах, а так как в дипломатическом корпусе как раз теперь произошло много изменений, то приходится и визиты делать, и у себя принимать; наконец, обязанности, связанные с его положением, делают для него вдвойне тягостным эту неурядицу и это безденежье. <…>
Город красив, хотя однообразен и скучен: страна прекрасна, но удушающая жара и пыль не позволяют наслаждаться ими. <…> Мы все, даже дети, изнываем и обессилены этой огненной атмосферой. Город опустел. Осталось только несколько лиц дипломатического корпуса. Мы были очень приветливо приняты ими. Обрезков остается здесь до конца сентября, но мы его совсем не видим, так как он живет за городом. Я нахожу, что здоровье Теодора скорее лучше, чем хуже, а с тех пор, как он проходит курс лечения гидропатией, наступило заметное улучшение. Надеюсь, что у него хватит воли на то, чтобы продолжать это простое лечение. <…>
Литературное наследство. Т. 97.
Федор Иванович Тютчев. Кн. 2. М., 1989, С. 198
<…> По свидетельству знавших его в то время, Тютчев был так огорчен смертью жены (9 сентября 1838 г. — Ред.), что, проведя ночь подле ее гроба, поседел от горя в несколько часов <…>
Тютчев Ф. Ф. Кто прав? Роман, повести, рассказы.
М.: Современник, 1985, С. 500
«Здесь покоится Элеонора Тютчева, урожд. Ботмер, скончавшаяся в сентябре 1838 года».
«Она не придет более ко мне, но я иду к ней».
(Надпись на мраморной плите. Турин,
кладбище Village de la Tour. — Ред.)
Н. И. Тютчев — И. Н. и Е. Л. Тютчевым
Сообщаю вам, любезнейшие папенька и маменька, полученное мною вчера письмо от Клотильды Ботмер. Это неожиданное известие сильно меня поразило, тем более, что я совершенно ничего не знал о болезни бедной нашей Nelly. Первая моя мысль, как вы себе можете вообразить, была о брате и желание с ним разделить его горесть. <…> Я сегодня уже подал просьбу за границу на три месяца. <…> Было бы очень жестоко покинуть нашего бедного Федора в этом печальном положении, особенно при его настроениях, вам известных. Вы не поверите, как я стремлюсь к нему.
Что до девочек, вы видите, что Клотильда и ее тетка берут их на свое попечение, пока мы не примем решения в отношении их. А потому умоляю вас написать об этом Федору, чтобы успокоить его, ибо в его положении неизвестность в отношении судьбы девочек должна быть ему особенно тягостна. Надеюсь, к моему приезду в Турин он уже будет обо всем извещен, а что до меня, я переверну небо и землю, чтобы оказаться возле него как можно скорее. <…> Я едва удерживаюсь от слез при мысли о бедном Федоре, да поможет ему Бог! Из самой глубины сердца возношу я эту молитву... Прошу вас успокоиться и верить, что все, на что только способна братская привязанность, будет сделано для бедного Федора, я сегодня же напишу ему о своем приезде.
Литературное наследство. Т. 97.
Федор Иванович Тютчев. Кн. 2. М., 1989, С. 199
— И. Н. и Е. Л. Тютчевым
Варшава. 26 октября/7 ноября 1838 г.
Вот письмо моего брата, которое я получил вчера. Я несколько сомневался, посылать ли вам его, зная, как больно будет вам его читать. <…> Первый кризис миновал. Будем надеяться, что с помощью Божией, время сделает все остальное. <…> Меня радует его намерение посетить великого князя. Эта поездка может отвлечь его на некоторое время. <…> Что же до намерения Федора покинуть Турин, я надеюсь, что смогу помешать его осуществлению. Прежде всего, пребывание в Мюнхене еще более будет напоминать ему о его потере и совершенно расстроит его дела.
Государственный музей-усадьба «Мураново» им. Ф. И. Тютчева.
Ф. 1. Оn. 1. Ед. хр. 572. Л. 3-3 об.
<Из дневника В. А. Жуковского>
14/26 октября 1838. Комо. День начался пасмурно. Несмотря на то, поехали на пароходе по озеру. К полудню явилось солнце и всех обрадовало. На пароходе с нами все русские дамы и мужчины. <…> Сперва осматривали виллу Соммарива на горе, усыпанной чудесными растениями всякого рода. <…> Отсюда в великолепную виллу Мельци. Потом в Беллажжио. <…> Отсюда в Менажжио, где взяли Бернгарда Веймарского. Потом назад. Ветер сделался холоднее; небо чище и, наконец, взошел месяц. Проехали мимо виллы Пасти. <…> Во время плавания рисованье и приятный разговор с Тютчевым. Глядя на север озера, он сказал: «За этими горами Германия». Он горюет о жене, которая умерла мученическою смертью, а говорят, что он влюблен в Мюнхене.
Жуковский В. А. Дневники. СПб., 1903., С. 429—430
— К. Ботмер
Овстуг. Октябрь 15/<27>. 1838
Да сохранит Бог здоровье Федора, и да смягчит Он боль его сердца, слишком чувствительного и любящего, чтобы с твердостью перенести жестокую утрату, только что им понесенную. Мы не имеем прямых известий от него, ни одной строки, написанной его рукою, вы можете представить, как мы тревожимся о нем. <…> Я бы очень хотела, чтобы наши дорогие малютки остались с вами на зиму, ибо невозможно заставить их пускаться в путь до весны.
Государственный музей-усадьба «Мураново» им. Ф. И. Тютчева.
Ф. 1. Оn. 1. Ед. хр. 643. Л. 1-2
Рис. В. Жуковского. 1821-1822 гг. Офорт, раскрашенный сепией
Н. И. Тютчев — И. Н. и Е. А. Тютчевым
Турин. 25 декабря 1838/6 января 1839 г.
Из Вены, где я пробыл 10 дней, я отправился курьером в Венецию к Великому князю. Пробывши там два дня и узнав, что брат по возвращении из Комо поехал в Геную, я из Милана прямо направился туда и 7 (н<ового> стиля) декабря был в Генуе. Нашел его очень грустным, но здоровьем лучше, чем ожидал. Свидание это, как вы себе легко можете вообразить, очень нас обоих утешило, и мы, пробыв там 3 недели, приехали к Новому году в Турин, где ему по должности необходимо было быть к этому времени. В Генуе провели время очень приятно, ибо тамошнее пребывание несравненно приятнее здешнего, не говоря о климате (во все время не было менее 7-ми градусов тепла); общество и дом губернатора маркиза Паулуччи, который всех русских принимает как соотечественников, гораздо приятнее здешнего. По приезде сюда брат представил меня королю, который нас принял чрезвычайно ласково и предложил мне осмотреть все здешние военные заведения, в чем я провожу все утра. В тот же день обедали мы у министра иностранных дел и на другой день у австрийского посланника, а потом у прусского, — вообще обращение здешних жителей чрезвычайно обходительно. После приключения с Обрезковым они стараются как можно более сблизиться с нами и не упускают к тому никакого случая. <…>
целые дни. Надеюсь, что время облегчит это положение; теперь же всякое подобное впечатление ему чрезвычайно тягостно, и вы легко поймете, любезнейшие папенька и маменька, отчего я не настаивал на том, чтобы он сам отвечал вам. Впрочем, кроме этого, здоровье его не только <не> хуже, но, как он сам говорит, лучше прежнего. — Прекрасная погода и совершенное лето, которым мы пользовались в Генуе, ему были очень полезны. Чрез несколько времени опять туда поедем навстречу к Великому князю, который во время пребывания в Комо его очень полюбил и в Венеции мне много о нем говорил с большим участием, — равно как и все его приближ<енные>, в особенности Жуковский. <…> Мой приезд ему, могу сказать, был полезен, и с некоторого времени он гораздо покойнее, о детях еще ничего не решил, и я не очень на сем настаиваю <…>
Государственный музей-усадьба «Мураново» им. Ф. И. Тютчева.
Ф. 1. Оn. 1. Ед. хр. 572. Л. 4-5 об.
Женева. Отель «Berghes». Из путевого альбома М. Ф. Тютчевой.
Цветная гравюра. 1864 г.
<…> В аллее перед домом маменька рассказывала мне о своем путешествии по Италии до брака с папа, об очаровании итальянских городов. Пиза, где все напоминает о славном прошлом, где его не заслоняет суета настоящего, где трава растет на улицах, по обеим сторонам которых стоят необитаемые дворцы, где можно бродить, не встретив ни одного живого существа, которое помешало бы вам погрузиться во времена, давно минувшие. Генуя, где маменька купалась в море после того, как тяжело болела (никак не прекращалась диарея, которой она страдала со времени путешествия на Мон-Блан — кажется, с кузиной Бертой); маменька стала там досадовать, что не видит облаков, и отправилась в путешествие, во время которого едва не утонула, переправляясь через разлившийся поток, где накануне погибли какие-то англичане. Флоренция — там маменька увиделась с папа до своего брака с ним; об этом городе она рассказывала мне недавно вечером, когда мы возвращались с прогулки по большой дороге. Маменька сказала, что май, который она там провела, был самым прекрасным месяцем в ее жизни: каждый день празднества и такие веселые шествия в окрестностях города, а вечерами, когда она гуляла в окрестностях Флоренции, от светлячков было светло, как днем. Рассказ ее был столь же очарователен, как и воспоминания, которые она сохранила о той поре. Все кажется прекрасным вокруг, когда любишь. Каким же прекрасным должно было казаться любящей маменьке, натуре поэтической, утонченной, женственной, то, что было действительно прекрасно (воспоминания Эрн. Тютчевой в записи Д. Ф. Тютчевой. — Ред.).
Литературное наследство. Т. 97.
Федор Иванович Тютчев. Кн. 2. М., 1989, С. 100
В. А. Жуковский — Н. Н. Шереметевой
<Март, первая половина (н. ст.). 1839. Вена>
Я увиделся с ним в Генуе, с нашим Тютчевым, с которым уже прежде встретился в Комо. Я прежде знал его ребенком, а теперь полюбил созревшим человеком; он в горе от потери жены своей. Судьба, кажется, и с ним не очень ласкова. Он человек необыкновенно гениальный и весьма добродушный, мне по сердцу. Мы говорили о вас с дружеским чувством.
Жуковский В. А. Сочинения.
Т. VI. СПб., 1878, С. 502
К. В. Нессельроде — Ф. И. Тютчеву
<…> Сожалею, что в настоящий момент не могу предоставить его (отпуск. — Ред.) Вам. Г-н Кокошкин только что назначен посланником при Сардинском Дворе, и я считаю своим долгом предложить Вам отсрочить Вашу поездку до его прибытия и вступления в должность, тем более, что он не замедлит отправиться к месту своего назначения, о чем я уже уведомил Вас в своей депеше от 1 апреля 1839 г.
Архив внешней политики Российской империи.
Гр. Соларо — гр. К. Росси
Турин. 19 апреля/1 мая 1839 г.
<…> Г-н Тютчев уехал третьего дня в Геную, а потому я не смог известить его о благосклонности, с коей Его Величество соизволил вчера согласиться с мыслью о том, что в данных обстоятельствах следует принять поверенного в делах.
Летопись жизни и творчества Федора Ивановича Тютчева.
Баварский посланник
при Туринском Дворе фон Олри —
министру иностранных дел Баварии
Турин. 25 апреля/7 мая 1839 г.
после трагической смерти жены он буквально ужаснул Турин проявлением отчаяния, которое, казалось, граничило с безумием, ныне же он поразил общество стремительностью, с которой летит навстречу второму супружеству — с баронессой Дёрнберг. Здесь только и говорят, что об этом предстоящем браке и о препятствиях к его скорому заключению, которые он со страстным нетерпением преодолевает.
Летопись жизни и творчества Федора Ивановича Тютчева.
1803-1844. М., 1989. Кн. 1. С. 219-220
<…> В 1839 году Тютчев женился снова, на вдове баронессе Дёрнберг, женщине замечательной красоты и ума, урожденной баронессе Пфеффель, — впрочем, из семейства более Французского, чем Немецкого, происхождением из Альзаса. Тютчев не долго оставался в столице Пиемонта, где к тому же очень скучал и где тогда не было почти никакой политической и общественной жизни. Исправляя, за отсутствием посланника, должность поверенного в делах и видя, что дел собственно не было никаких, наш поэт, в один прекрасный день, имея неотложную надобность съездить на короткий срок в Швейцарию, запер дверь посольства и отлучился из Турина, не испросив себе формального разрешения. Но эта самовольная отлучка не прошла ему даром. О ней узнали в Петербурге, и ему повелено было оставить службу, причем сняли с него и звание камергера... Тютчев, однако, не поехал в Россию, а переселился опять в знакомый, почти родной ему Мюнхен, в ожидании пока в Петербурге разъяснится недоразумение и примирятся с оригинальною выходкою дипломата-поэта. <…>
Аксаков И. С. Биография Федора Ивановича Тютчева.
—26
К. Пфеффель — Эрн. Дёрнберг
Флоренция. 31 мая/12 июня 1839 г.
Сегодня неделя с тех пор, как вы уехали, и с каждым днем мы все более сожалеем о вашем отсутствии. Но с каждым днем увеличивается и наша признательность за тот месяц, что вы нам подарили, за то дружеское расположение, которое проявил к нам г-н Тютчев. Его ум, его любезная беседа и легкий нрав — вот о чем мы с особым удовольствием будем вспоминать, обращаясь в мыслях к дням вашего пребывания во Флоренции. Скажите ему об этом и передайте еще раз нашу признательность за его посещение. <…> Надеюсь, что в Лукке или в Генуе вы найдете письма, извещающие вас о прибытии преемника г-на Тютчева и о возможности заключить ваш брак в Берне. <…> Сердце человека, которому вы доверили заботу о своем счастии, столь прекрасно и благородно, что это счастье кажется мне несомненным. Я благодарю Небо, ниспославшее мне возможность узнать его и оценить его так, как он того заслуживает.
Государственный музей-усадьба «Мураново» им. Ф. И. Тютчева.
<…> <М. Д. Нессельроде>: Вот и Тютчев — один из тех, кто всегда заставляет меня смеяться. Правда, что Нессельроде заставил его покинуть дипломатию. Он был первым секретарем в Турине, посланник попросил отпуск на шесть недель, за это время у Тютчева умирает жена. Мсье оставляет архив у фабриканта сыра и от потрясения отправляется разъезжать, чтобы найти вторую жену. Находит ее в Швейцарии и женится на ней. Не получая известий из Турина, встревоженный Нессельроде велит написать начальнику канцелярии. Тот отвечает, что первый секретарь уехал и не доверил ему архивы. Вы хорошо понимаете, что нет никакой возможности держать в министерстве подобного человека.
<Смирнова>: Вы много теряете, дорогая графиня, ибо это очаровательный человек, полный неожиданностей и говорящий прелестные остроты. <…>
А. О. Смирнова-Россет. Литературное наследство. Т. 97.
Федор Иванович Тютчев. Кн. 2. М., 1989, С. 478
Тютчева с Эрнестиной Дёрнберг
Берн. 18/30 июля 1839 г.
Бракосочетание Тютчева с Эрн. Дёрнберг по православному обряду в Крестовоздвиженской церкви при Российской миссии в Швейцарии. Венчал священник Лев Каченовский, поручители со стороны жениха — посланник России барон А. О. Крюденер и старший секретарь миссии Л. Виолье, со стороны невесты — младший секретарь миссии Ф. Ошандо.
Государственный музей-усадьба «Мураново» им. Ф. И. Тютчева.
Департаменту Хозяйственных и Счетных Дел
<Подписка>
18/30 декабря 1839 г.
По случаю брака моего с баронессою Дёрнберг, урожд. Пфеффель, совершенного в Берне, в минувшем июле месяце, сообщены мне были, по предписанию Департамента Хозяйственных и Счетных Дел, два Высочайших указа о запрещении дипломатическим чинам приобретать в чужих краях недвижимое имение, и я, получив сведение о содержании оных Указов, обязался их исполнением. Тютчев.
Ф. 339. Оn. 976. № 114. Л. 8
Н. И. Тютчев — И. Н. и Е. Л. Тютчевым
Варшава. 21 июля/2 августа 1839 г.
Я втуне прождал до сих пор вестей от Федора, чтобы сообщить их вам, любезнейшие папенька и маменька. Возможно, Федор вам с тех пор написал, но я остаюсь в полнейшем неведении о нем. От всей души желаю, чтобы Кокошкин, который должен сменить его, был уже в Турине, ибо я знаю, насколько тяжело ему пребывание в этом городе и как необходима ему перемена места. Только при этом условии сможет он обрести некоторое спокойствие. Г-жа Дёрнберг, на которой он собирается жениться, по-видимому, с ним, так как оставалась в Турине, когда я уезжал. Оба они были твердо намерены не расставаться; он давно уже отправил в Министерство прошение о разрешении на брак, ответ должен был уже прийти, и я думаю, что в настоящее время он должен быть в Швейцарии, где рассчитывал провести часть лета. О том, чтобы оставить службу, он и не думал. Граф Нессельроде кажется достаточно расположенным к нему, чтобы разрешить отпуск на несколько месяцев и затем дать хорошее место. Кроме того, великий князь был чрезвычайно к нему благосклонен и был так добр, что обещал свою протекцию в случае, если она понадобится. Легко будет напомнить об этом обещании через Жуковского, который очень подружился с Федором и, по-видимому, искренно к нему привязан. Сам Жуковский мне об этом говорил неоднократно. Каждый день я жду письма от Федора и как только получу его, тотчас вам его перешлю.
Федор Иванович Тютчев. Кн. 2. М., 1989, С. 203
К. Пфеффель — Эрн. Ф. Тютчевой
Флоренция. Август <8>/20. 1839
<…> Мы были бы весьма счастливы, если бы г-н Тютчев смог получить восстановленную в Тоскане должность поверенного в делах. Мне кажется, что длительная служба в Турине дает ему достаточные основания просить о подобном продвижении и позволяет надеяться, что ему не откажут. Однако для того, чтобы получить, надо просить; это условие из условий, ибо гораздо чаще места даются в награду за усердное домогательство, чем в вознаграждение подлинных заслуг.
«Мураново» им. Ф. И. Тютчева.
Ф. 1. Оn. 1. Ед. хр. 481. Л. 52
К. Пфеффель — Эрн. Ф. Тютчевой
Флоренция. <28 августа>/9 сентября 1839 г.
Я бесконечно сожалею, что ваш муж пренебрег возможностью, которую, как я полагаю, он имел, и не получил продвижения по службе, но поскольку он любит Мюнхен, то это самое естественное местопребывание, которое вы могли бы выбрать на зиму.
«Мураново» им. Ф. И. Тютчева.
Ф. 1. Оп. 1. Ед. хр. 481. Л. 55 об.
К. Пфеффель — Эрн. Ф. Тютчевой
Флоренция. <Сентябръ 19>/Октябрь 1. 1839 г.
Итак, ваша туринская история известна г-ну Том-Гаве, и я полагаю, что ваш муж поступил бы очень правильно, если бы отправился дожидаться г-на Кокошкина. Таким образом он предотвратил бы все жалобы последнего, ведь более чем вероятно, что в Петербурге не знают о его длительном отсутствии из Турина.
«Мураново» им. Ф. И. Тютчева.
Ф. 1. On. 1. Ед. хр. 481. Л. 57-57 об.
Распоряжение К. В. Нессельроде
от 8/<20> ноября 1839 г.
<Об отозвании Тютчева от должности первого секретаря миссии в Турине> с 1-го минувшего октября <…> с оставлением его до нового назначения в ведении вверенного мне Министерства.
Распоряжение К. В. Нессельроде
от 10/<22> ноября 1839 г.
<Об увольнении Тютчева> в отпуск на четыре месяца, с дозволением <…> оставаться во время сего отпуска в чужих краях.
Ф. 339. Оn. 976. № 104. Л. 2
Распоряжение К. В. Нессельроде
от 30 июня/<12 июля> 1841 г.
<Тютчева> более в ведомстве означенного Министерства — Ред.).
Архив внешней политики Российской империи.
Ф. 339. Оn. 976. № 118. Л. 1
— К. В. Нессельроде
Мюнхен. Август 4/16. 1841
<Сообщает, что Тютчев извещен об отставке от службы и о глубоком чувстве горечи, с каким он встретил объявленный ему приговор>.
Летопись жизни и творчества Федора Ивановича Тютчева.
<…> В 1843 году Тютчев <…> приезжал из Мюнхена в Москву и в Петербург, чтобы предварительно подготовить свое перемещение в Россию и устроить дело по службе. В этот приезд он особенно сошелся с князем П. А. Вяземским и вообще принят был в Петербургском высшем свете как лицо уже замеченное в Европе, уже известное остротою мысли и слова. Об этом приеме, вероятно непохожем на прежние, и о дружеском внимании князя Вяземского он сам с благодарностью отзывается в письмах к жене; пишет о том же и отцу с матерью, которые, кажется, были очень озабочены общественным положением своего сына и нетерпеливо желали, чтоб вскоре снята была опала, тяготевшая над ним за самовольную отлучку из Турина. Посетив, на возвратном пути в Мюнхен, семейство Крюденеров в Петергофе, он познакомился у них с графом Бенкендорфом, чрез которого и подал Государю какую-то записку или проект политического содержания, — какого именно, мы не знаем: никаких следов черновой рукописи в его бумагах не сохранилось. Есть, впрочем, основание думать, что эта записка касалась нашей политики на Востоке. <…>
Аксаков И. С. Биография Федора Ивановича Тютчева.
<…> Возвратившись в Мюнхен, Тютчев не переставал думать о переселении в Россию. Поездка его оживила; с новыми Петербургскими знакомыми и друзьями завелась у него довольно частая переписка. Летом следующего года он написал и напечатал «Письмо к издателю Всеобщей Аугсбургской Газеты, доктору Кольбу», которое, в подлиннике и в Русском переводе, спустя тридцать лет, обнародовано и в России, именно в 10-й «тетради Архива» 1873 года под заглавием: «Россия и Германия». Едва ли это не был его первый напечатанный прозаический труд. Он не остался не замеченным и Русскими соотечественниками: есть указание в одном из писем Тютчева к отцу, что статья была прочтена, и не без сочувствия, самим Государем Николаем Павловичем. <…>
Аксаков И. С. Биография Федора Ивановича Тютчева.
М., 1886. С. 30-31
<Из дневника К. Варнгагена фон Энзе>
<17>/29 сентября. 1843. Берлин. Камергер фон Т<ютчев> посетил меня, передал приветы из Москвы и Петербурга. Он уверяет, что русские ценят меня и благодарны мне. О Кюстине отзывается он довольно спокойно, многое поправляет, но и признает его достоинства. По его словам, книга произвела в России замечательное впечатление: все образованные и умные люди более или менее согласны с суждениями автора; почти никто не бранится, и хвалят тон изложения. Даже генерал фон Бенкендорф откровенно сказал императору: «Господин Кюстин только сформулировал те понятия, которые все давно о нас имеют и которые мы сами о себе имеем». Однако император возмущен тем, что автор стремится отделить государя от его народа. С необычайным проникновением Т<ютчев> говорит о своеобразии русских и славян вообще, о языках, нравах, формах правления; обнаруживает широкий исторический взгляд на древний спор и национальную борьбу греческой и латинской церквей. В России все более и более открываются теперь сокровища средневековой литературы, особенно духовные сочинения, а также летописи, песни и былины. Все находят это новым, как было одно время у нас с Нибелунгами, миннезингерами и т. д.
Литературное наследство. Т. 97.
Федор Иванович Тютчев. Кн. 2. М., 1989, С. 460
— В. А. Жуковскому
<Шанрозе, предместье Парижа>
19 мая 1844 г.
<ургской> Газеты, в ответ на статью его о России. Очень умно и хорошо писана. Я читал, но здесь нет. <…> Только одно слово Кюстин, но вообще нападает на немцев, кои бранят Россию. <…> Жаль только, что Тютчев уподобил Кюстина солнцу. Тютчев доказывает, что союз Германии с Россией был и будет всегда благотворен для первой и что войска наши всегда готовы на ее защиту.
Литературное наследство. Т. 97.
Эрн. Ф. Тютчева — К. Пфеффелю
<Май 21>/Июнь 2. 1844
Путешествие в Россию по-прежнему предмет наших задушевных разговоров и даже супружеских ссор. Тютчев совсем не хочет этого путешествия, я же чувствую, что оно безусловно необходимо, и намерена его осуществить. <…>
<…> Завтра m-lle Трейе будет петь в «Гугенотах»; мы пойдем, а затем, через несколько дней, отправимся посмотреть, как танцует Тальони. <…> Тютчев повидал Шницлера, а мне это еще не удалось. Завтра мы сделаем маленький обход с визитами, очень маленький... Но ведь нужно же, чтобы бедный Тютчев нашел дом, куда бы он мог ходить беседовать по вечерам. Мы обедали у Люксбурга, но с тех пор нам никак не удается с ним встретиться. Тютчев подумывает о письме г-же Свечиной, в котором он будет просить разрешения навестить ее, и хочет, чтобы его представили герцогу Паулю, у которого можно встретить всех самых примечательных людей нашего времени. Мы очень посредственно обедали у Плана, но прием был чрезвычайно радушным, <…> мы часто видаемся с Андлавом, который дает Тютчеву свой пропуск в Палату депутатов... Большое удовольствие приносит Тютчеву возможность посещать заседания Палаты депутатов и некоторые лекции. Впрочем, Париж не доставляет ему особого наслаждения, <…> театр больше его не занимает. <…> Дети мои процветают. <…> Сейчас они оба в Ботаническом саду со своим папа. <…>
Эрн. Ф. Тютчева — К. Пфеффелю
Петербург. <26 сентября>/8 октября 1844 г.
<…> В Эглофсгейме <…> мы должны были провести вторую ночь пути, так как г-жа де Сетто ни за что не захотела удовольствоваться коротким посещением, которым мы собирались ограничиться. Я повидалась у нее с Кёферингскими дамами, в том числе с г-жой Крюденер, о которой уже не скажешь, что она хороша, как никогда, но все еще очень хороша, что уже неплохо. <…> Очень приятно было повидать чету Брага. <…> Мы провели весь четверг между Кёферингом и Ратисбонном, предаваясь всем прелестям дружбы. <…> В Гонинштау мы расстались с нашим кучером — это было на восьмой день путешествия. Лошади были в полном изнеможении, мы же достигли последнего предела нетерпения и нервного возбуждения. Ужасные дороги, невыносимые дети и, как вы можете себе представить, не слишком любезный Тютчев. <…>
— нам там было очень плохо и очень дорого, и, не потребовав счета, на 9-й день нашего путешествия, мы уехали в Берлин. Там ждали нас новые неприятности: в этот день королева возвращалась в столицу, и все гостиницы были переполнены, весь город в волнении, и только в час ночи нашли мы приют своим бренным телам, изнемогшим от усталости и дрожащим от холода. <…> Лишь на следующий день мы нашли две сносные комнаты в гостинице, расположенной на Unter den Linden, но по дороге из того вертепа, где мы провели ночь, моя глупая горничная потеряла портфель, в котором были паспорта Тютчева и самой этой дурехи, а также куча писем. Были предприняты всевозможные поиски, но напрасно; наш отъезд пароходом из Штеттина оказался под вопросом, и вы представляете себе, в каком я была состоянии. Наконец, в пятницу вечером г-н Мейендорф выдал новый паспорт Тютчеву, <…> и в субботу в шесть часов утра мы, уж не знаю как, сели в поезд на Штеттин. В полдень мы были на борту пароходика, курсирующего между Штеттином и Свинемюнде, и в шесть часов вечера заняли свои каюты на борту «Николая». <…>
Литературное наследство. Т. 97.
Федор Иванович Тютчев. Кн. 2. М., 1989, С. 209-210