Поиск по творчеству и критике
Cлово "NIGHT"
Входимость: 4. Размер: 44кб.
Входимость: 1. Размер: 62кб.
Примерный текст на первых найденных страницах
Входимость: 4. Размер: 44кб.
Часть текста: ночному светилу. Этот образ встречается в лирике Тютчева то там, то здесь, на протяжении нескольких десятилетий, в различных лексических и стилистических вариантах, но чаще всего в указанном контрастном противоположении. Напомним, например, два недатированных отрывка, создание которых относят обычно к началу 30-х годов, в которых ярко запечатлен указанный образ. В стихотворении «Ты знал его в кругу большого света»: ... На месяц взглянь: весь день как облак тощий, Он в небесах едва не изнемог. Настала ночь и, светозарный бог, Сияет он над усыпленной рощей. [ 1 ] или в другом стихотворении («В толпе людей, в нескромном шуме дня»): Смотри, как днем туманисто бело Чуть брезжит в небе месяц светозарный... Наступит ночь, и в чистое стекло Вольет елей душистый и янтарный... [ 2 ] «Замечательно, – утверждает Л. В. Пумпянский, – что и в гораздо более поздних стихах 60-х годов Тютчев продолжает говорить о луне не в тот час, к которому приучила нас литературная традиция, не о луне ночью, а о гораздо более интимном, конфликтном и трудно-уловимом событии в истории дня, о встрече луны с уже родившимся днем: В тот час, как с неба месяц сходит В холодной, ранней полумгле. Еще более интимный момент этого конфликта схвачен в «Декабрьском утре» (1859): Не движется ночная тень. Высоко в небе месяц светит, Царит себе и не заметит, Что уж родился новый день». [ 3 ] Устойчивость и повторяемость образа «дневного месяца» у Тютчева позволили Л. В. Пумпянскому, говоря о целом «цикле» или «гнезде» стихотворений, разросшемся в его поэзии вокруг этого излюбленного им противоположения («луны ночью и той же луны, еле заметной на небесном своде днем»), утверждать, что этот образ отличается самобытностью и глубокой оригинальностью в творческом сознании Тютчева [ 4 ]. Между тем другие исследователи ранее...
Входимость: 1. Размер: 62кб.
Часть текста: точки зрения образуют вместе одно историческое явление. Но всякое историческое явление есть не однородная вещь, а процесс, проходящий известные стадии. Эти стадии здесь соответствуют трем поэтическим инвидуальностям. Индивидуальность же поэта – в силу определения – неделима. Нельзя понять явления, которое мы избрали предметом исследования, не выяснив взаимоотношения трех названных творческих индивидуальностей всесторонне. Для Пушкина и Державина это до сих пор, насколько мне известно, почти совсем не было сделано. Этим оправдываются первые §§ предлагаемой работы, имеющие назначением подвести читателя к ее главной теме. I По своему историческому воспитанию Пушкин и Державин принадлежали к двум различным школам. «Вторым»языком Державина был немецкий, слабо известный Пушкину, воспитанному на французском. Учителями Державина были немецкие одописцы школы «барокко». Учителями Пушкина до Байрона – Вольтер и Парни. Один из новейших исследователей, Л. Пумпянский, в статье «Поэзия Ф. И. Тютчева» [ 1 ] задается вопросом, «почему Пушкин не воспринял наследия великолепного, колористического барокко державинской школы», так же как и ее другого наследия – «акустицизма», т. е. «трактовки звуковых тем», – и не находит ответа. Недоумение автора усугубляется еще тем обстоятельством, что к «акустицизму» Пушкин все же позднее обратился: сначала в «Обвале», а потом и в «М. Всаднике» («акустика погони»). Можно было бы прибавить к этому, что в «М. Всадн.» Пушкин, чуть ли не единственный раз, использовал и «колоризм» державинской школы [ 2 ]. Ничего загадочного тут нет. Развитие...