Бухштаб Б.Я. Тютчев // Бухштаб Б.Я. Русские поэты: Тютчев. Фет. Козьма Прутков. Добролюбов. - Л., 1970. - С. 9-75.
1
Федор Иванович Тютчев родился 23 ноября [1] 1803 года в культурной дворянской семье старинного рода и среднего достатка. Детство его прошло в родовом имении Овстуг, Брянского уезда, Орловской губернии, и в Москве. Воспитателем к нему был приглашен поэт С.Е. Раич, который пробудил в Тютчеве любовь к поэзии и широко знакомил его с произведениями мировой литературы.
Пройдя дома, под руководством Раича, курс гимназии, Тютчев в 1819 году поступил в Московский университет, который окончил в 1821 году.
Стихи Тютчев начал писать с детства. Ему было четырнадцать лет, когда в заседании Общества любителей российской словесности было прочитано его стихотворение и юный поэт был избран «сотрудником» общества.
По окончании университета Тютчев был зачислен на службу в Коллегию иностранных дел и вскоре получил назначение в русское посольство в Баварии. В 1822 году, восемнадцати лет от роду, Тютчев уехал в Мюнхен. Его молодость прошла за границей. Он прожил там свыше двадцати лет и в Россию вернулся уже в сорокалетнем возрасте.
В Мюнхене Тютчев скоро становится заметен в придворном, светском, дипломатическом кругу. В 1826 году он женился на молодой вдове Элеоноре Петерсон, урожденной графине Ботмер. По жене у него установились близкие связи с баварской аристократией. В то же время Тютчев вызывает интерес к себе в ученом и литературном кругу Мюнхена, бывшего тогда одним из значительнейших центров европейской культуры. Гейне называл Тютчева «лучшим из своих мюнхенских друзей» [2], а Шеллинг отзывался о Тютчеве как о «превосходном о образованнейшем человеке, общение с которым всегда доставляет удовольствие» [3]. Оценить Тютчева-поэта его немецкие друзья, разумеется, не могли; они, может быть, даже не знали о том, что он поэт. Тютчев привлекал их блестящим и глубоким умом, своеобразным и тонким остроумием, жадным интересом к науке, философии, литературе, политике, соединенным с необычайной памятью.
Тютчев, по словам современника, «ревностно изучает немецкую философию», погружается в атмосферу идей и поэзии немецкого романтизма. Несомненно воздействие немецкой поэзии и философии на его поэтическое развитие. Это не значит, что оно шло в направлении, совершенно чуждом русской поэзии того времени. Тютчев близок устремлениям нарождавшегося русского философского романтизма, которые сказались в особенности в кружке молодых московских писателей, называвших себя «любомудрами». Поэты-любомудры - Веневитинов, Хомяков, Шевырев - стремились создать философскую лирику на основе романтической метафизики и эстетики, преимущественно на основе философии Шеллинга. Ряд любомудров - В.Ф. Одоевский, С.П. Шевырев, М.П. Погодин - в начале 20-х годов входил в литературный кружок С.Е. Раича, связь с которым Тютчев продолжал поддерживать и живя за границей; с Погодиным Тютчев общался еще в студенческие годы.
В период жизни в Мюнхене (1822-1837) Тютчев написал десятки стихотворений, из которых многие по праву могут считаться шедеврами его лирики [4]. На фоне русской поэзии этого времени стихи Тютчева резко выделяются оригинальностью тем и образов, особым колоритом мысли и слова. Вряд ли можно сомневаться в том, что Тютчев был крупнейшим русским поэтом тех лет, после Пушкина, конечно. Но никто в те годы этого но считал, да почти никто и не знал поэзии Тютчева. Печатался он во второстепенных, малоизвестных изданиях (главным образом в альманахах и журналах своего учителя Раича, обычно без полной подписи, под инициалами) и почти совершенно не был известен даже в литературных кругах России.
В 1836 году Тютчев переслал в Петербург рукопись Небольшого собрания своих стихотворений. Они попали через Вяземского к Жуковскому и к Пушкину. Все три поэта высоко оценили стихи, и Пушкин напечатал в двух номерах своего журнала «Современник» целый цикл из двадцати четырех стихотворений Тютчева под общим заголовком «Стихотворения, присланные из Германии». Но и это собрание лучших стихотворений Тютчева, вышедшее под эгидой Пушкина, не вызвало откликов, в печати по крайней мере. Подписался Тютчев опять одними инициалами, которые, конечно, не могли широко ассоциироваться с его фамилией. Позднее, в 40-е годы, Тютчев перестает печатать свои стихи и имя его совсем забывается. Достаточно сказать, что в полном собрании сочинений Белинского Тютчев упоминается одни лишь раз - в подстрочном примечании, где перечислены мелкие поэты пушкинской поры: Ротчев, Тютчев, Маркович, Вердеревский, Раич [5]. Гоголь в статье «В чем же наконец существо русской поэзии и в чем ее особенность» (входящей в «Выбранные места из переписки с друзьями»), рассматривая поэтов пушкинской поры, дает индивидуальные характеристики Дельвигу, Козлову, Баратынскому, Языкову, Вяземскому, кратко оценивает эпитетами Гнедича, Ф. Глинку, Д. Давыдова, Веневитинова, Хомякова и суммарно перечисляет эпигонов Пушкина - поэтов, которых Пушкин не «возбудил на деятельность» сколько-нибудь самостоятельную, а «просто создал»: «Стоит назвать обоих Туманских, А. Крылова, Тютчева, Плетнева и некоторых других, которые не высказали бы собственного поэтического огня и благоуханных движений душевных, если бы не были зажжены огнем поэзии Пушкина» [6].
Неизвестность, видимо, не огорчала Тютчева. Как поэт он всю жизнь ощущал себя дилетантом, в беседах, даже с близкими ему но духу поэтами, «тщательно избегал не только разговоров, но даже намеков на его стихотворную деятельность» [7].
Крайне скромным было положение Тютчева и в служебной иерархии. После пятнадцати лет службы в Мюнхене Тютчев все еще занимает ничтожное место младшего секретаря посольства; по собственным его словам, он «пережил» в Мюнхене всех своих сослуживцев, но не «унаследовал» их должностей [8]. И это было закономерно, несмотря на необычайные способности, на исключительный блеск личности, на жгучий интерес к политике, даже на вполне «благонамеренные» политические взгляды.
Тютчев был человеком, менее всего способным «делать карьеру». Его мюнхенский друг И.С. Гагарин метко сказал о нем: «Его не привлекали ни богатства, ни почести, ни даже слава. Самым задушевным, самым глубоким его наслаждением было наблюдать за картиной, развертывавшейся перед ним в мире, с неослабным любопытством следить за всеми ее изменениями и обмениваться впечатлениями со своими соседями» [9].
М.П. Погодин, знавший Тютчева с отроческих лет, писал о нем: «...барич по происхождению, сибарит по привычке, ленивый и беспечный по природе (...),
» [10]. Зять и первый биограф Тютчева И.С. Аксаков так характеризует его: «Ум деятельный, не знавший ни отдыха, ни истомы - при совершенной неспособности к действию, при усвоенных с детства привычках лени, при необоримом отвращении к внешнему труду, к какому бы то ни было принуждению». Такие характеры, по правильному определению Аксакова, создавал «старый дворянский быт, т. е. обеспеченность, порождавшая беспечность» [11].
В человеке его ума, образования, душевной глубины современников удивляла непоседливость, вечная жажда развлечения, рассеяния, перемены мест, стремление постоянно находиться на людях - большей частью в шуме и блеске «большого света», в сущности совсем чуждого ему.
Но не жажда веселья гнала его туда, а тоска, скука, меланхолия, постоянно мучившая этого болезненно впечатлительного и нервного человека. «Чувство тоски и ужаса уже много лет стало привычным состоянием моей души», - писал он жене в 1856 году; [12] он мог сказать это и много раньше. «Он не находил, - говорит Аксаков, - ни успокоения своей мысли, ни мира своей душе. Он избегал оставаться наедине с самим собою, не выдерживал одиночества и, как ни раздражался «бессмертной пошлостью людской», по его собственному выражению, однако не в силах был обойтись без людей, без общества, даже на короткое время» [13
В трудном характере Тютчева слабость воли соединялась с силой страсти. Страсти владели им с юности до глубокой старости. «Была (...) область, - пишет И.С. Аксаков, - (...) где он жил (...) всею полнотою своей личности. То была жизнь сердца, жизнь чувства, со всеми ее заблуждениями, треволнениями, муками, поэзией, драмою страсти; жизнь, которой, впрочем, он отдавался всякий раз не иначе, как вследствие самого искреннего, внезапно овладевшего им увлечения, - отдавался без умысла и без борьбы. Но она (...) всегда обращалась для него в источник тоски и скорби и оставляла болезненный след в его душе» [14].
В старости Тютчев пишет дочери Дарье: «Тебе (...) я, быть может, передал по наследству это ужасное свойство, не имеющее названия, нарушающее всякое равновесие в жизни, эту жажду любви...» [15].
нескольких лет назревал и развивался роман. Жена Тютчева покушалась на самоубийство. Русский посланник в Баварии стал просить перевести Тютчева из Мюнхена. В августе 1837 года Тютчев был назначен в Турин - старшим секретарем русской миссии в Сардинском королевстве.
1 декабря 1837 года Тютчев встретился с Эрнестиной Дернберг в Генуе. Этим днем помечено стихотворение, начинающееся словами:
Так здесь-то суждено нам было Сказать последнее прости... Прости всему, чем сердце жило, Что, жизнь твою убив, ее испепелило В твоей измученной груди!..
В Турине Тютчев скучал и тосковал. Через месяц после приезда туда он пишет родителям: «Как место, как служба, одним словом - как заработок, Турин несомненно один из лучших служебных постов (...). Но затем, как местопребывание, знайте, что Турин - одни из самых унылых и угрюмых городов, сотворенных Господом Богом. Никакого общества. Дипломатический корпус малочислен, не объединен и вопреки всем его стараниям совершенно отчужден от местных жителей. Зато мало дипломатических чиновников, не считающих себя здесь, как в ссылке (...). Одним словом, в отношении
общества и общительности Турин - совершенная противоположность Мюнхену» [16
«Эта катастрофа окончательно потрясла ее и без того расстроенное здоровье», - пишет Аксаков [17]. Умерла она через три месяца после пожара.
По семейному преданию, «Тютчев, проведя ночь у гроба первой жены, поседел от горя» [18]. Находившийся в то время в Италии Жуковский виделся с Тютчевым, старался облегчить его горе. В своем дневнике Жуковский отмечает тяжелое душевное состояние Тютчева, но и недоумевает: «Он горюет о жене, которая умерла мученическою смертью, а говорят, что он влюблен в Мюнхене» [19«благостному» Жуковскому.
1 марта 1839 года Тютчев обратился к министру иностранных дел графу Нессельроде с просьбой о разрешении ему «ради покоя и воспитания своих детей жениться на госпоже Дернберг» и взять отпуск [20]. Жениться ему было разрешено, а в отпуске отказано, так как Тютчев в это время был поверенным в делах, замещая посланника, отозванного в Петербург; впервые за семнадцать лет службы Тютчев оказался на ответственном посту. Не получив отпуска, Тютчев просто бросил дела и уехал. По словам одного из биографов, «намереваясь жениться, этот «поверенный в делах» самопроизвольно эти дела покинул и, взяв с собою дипломатические шифры, отправился в Швейцарию со своей будущей женой, Эрнестиной Федоровной баронессой Дёрнберг, рожденной фон Пфеффель, с нею там обвенчался, а шифры и другие важные служебные документы - в суматохе свадьбы и путешествия потерял». По словам биографа, данный эпизод «передается со слов лица, слышавшего этот рассказ из уст самого Тютчева» [21]. Во всяком случае, о самовольной отлучке говорят и другие биографы, начиная с Аксакова. В наказание Тютчев был уволен от должности и лишен придворного звания камергера. По 1844 год Тютчев вновь живет в Мюнхене, без определенного положения и заработка, при увеличивающейся семье. К концу этого срока он уже отец пятерых детей.
В 1844 году Тютчев выпустил в Мюнхене брошюру «Россия и Германия». В ней он призывает немецкое общественное мнение держаться России, естественной союзницы германских государств в их борьбе с Францией. Только союз с Россией, утверждает Тютчев, может обеспечить Германии преобладание в Западной Европе. Брошюра была представлена Николаю I и очень ему понравилась. «Я нашел в ней все свои мысли», - заявил царь. Быть может, в связи с этим прерванная служба Тютчева возобновилась. Осенью 1844 года он вернулся в Россию и был снова зачислен в министерство иностранных дел с возвращением звания камергера, в 1846 году назначен чиновником особых поручений при государственном канцлере, в 1848 году - старшим цензором при особой канцелярии министерства иностранных дел. Служебная деятельность Тютчева с этого времени состояла в рассмотрении иностранных книг для разрешения или запрета их ввоза в Россию. В 1858 году Тютчев был назначен председателем «комитета ценсуры иностранной» и в этой должности служил до конца жизни.
(1842-1847) им написано лишь три стихотворения. С 1848 года начинается новый подъем творчества.
Начало известности Тютчева положила статья Н.А. Некрасова «Русские второстепенные поэты», напечатанная в 1850 году в «Современнике» и преимущественно посвященная поэзии Тютчева (и здесь еще называемого «Ф. Т.» и «Ф. Т-в»). Это была вообще первая статья о Тютчеве. Противореча ее заглавию, Некрасов «решительно относит талант г. Ф. Т-ва к русским первостепенным поэтическим талантам», видя главное его достоинство «в живом, грациозном, пластически-верном изображении природы» [22].
С того же 1850 года Тютчев после долгого перерыва вновь начинает печататься - преимущественно в консервативном журнале Погодина «Москвитянин», - а в 1854 году выходит первое собрание его стихотворений, сперва в виде особого приложения к «Современнику», а потом и отдельно. Издание было выпущено по инициативе и под редакцией Тургенева. Тютчев, дав согласие на выпуск сборника, не принял в его подготовке никакого участия. (То же повторилось со вторым и последним прижизненным собранием 1868 года, которое редактировали сын и зять Тютчева.)
После публикации стихотворений Тютчева в «Современнике» там же появилась статья Тургенева «Несколько слов о стихотворениях Ф.И. Тютчева», в которой Тютчев ставился «решительно выше всех своих собратьев» - современных русских поэтов [23
Литератором Тютчев не стал и в петербургский период. Близкими его знакомыми среди писателей были только те, кто, как и он, входил в круг «высшего общества»: князь П.А. Вяземский, граф В.А. Соллогуб, графиня Е.П. Ростопчина. Поддерживались отношения с литераторами - сослуживцами по цензуре: А.Н. Майковым, Я.П. Полонским, А.В. Никитенко. Были редкие встречи с И.С. Тургеневым, Л.Н. Толстым. В основном Тютчев вращался, как и за границей, в придворном и светском кругу, к которому он всегда тянулся, всегда чувствуя себя в нем чужим. Еще в молодые годы он писал о поэте:
Ты зрел его в кругу большого света - То своенравно-весел, то угрюм, Рассеян, дик иль полон тайных дум, Таков поэт - и ты презрел поэта!
Яркое описание Тютчева в «свете» (в поздние годы его жизни) оставил М.П. Погодин:
«Низенький, худенький старичок, с длинными, отставшими от висков, поседелыми волосами, которые никогда не приглаживались, одетый небрежно, ни с одною пуговицей, застегнутою как надо, вот он входит в ярко освещенную залу; музыка гремит, бал кружится в полном разгаре (...). Старичок пробирается нетвердою поступью близ стены, держа шляпу, которая сейчас, кажется, упадет из его рук. Из угла прищуренными глазами окидывает все собрание... Он ни на чем и ни на ком не остановился, как будто б не нашел, на что бы нужно обратить внимание... к нему подходит кто-то и заводит разговор... он отвечает отрывисто, сквозь зубы... Смотрит рассеянно по сторонам... кажется, ему уж стало скучно: не думает ли он уйти назад... Подошедший сообщает новость, только полученную; слово за слово, его что-то задело за живое, он оживляется, и потекла потоком речь увлекательная, блистательная, настоящая импровизация... ее надо бы записать... вот он роняет, сам не примечая того, несколько выражений, запечатленных особенною силой ума, несколько острот, едких, но благоприличных, которые тут же подслушиваются соседями, передаются шепотом по всем гостиным, а завтра охотники спешат поднести их знакомым, как дорогой гостинец: Тютчев вот что сказал вчера на бале у княгини N...» [24
50-е годы были для Тютчева годами высшего творческого подъема, связанного с душевными переживаниями особенной силы и напряженности.
В 1850 году, когда Тютчеву было 47 лет, началось наиболее значительное любовное увлечение его жизни, обогатившее русскую поэзию бессмертным лирическим циклом. В этом году он познакомился с Еленой Александровной Денисьевой, девушкой двадцати четырех лет, племянницей и воспитанницей инспектрисы Смольного института, в котором учились две дочери Тютчева. Быстрое и страстное увлечение, возникшее с обеих сторон, привело к связи, которая длилась четырнадцать лет, вплоть до смерти Денисьевой. За эти годы родилось трое детей. Это была вторая семья Тютчева, рядом с признанной «обществом», шокированным «скандальностью» поведения поэта. Тютчев, по словам его сына, «не обращает внимания на выражаемые ему двором неудовольствия, смело бравирует общественным мнением» [25]. С тем большей силой и грубостью это «общественное мнение» давило на Денисьеву. «Перед ней, - пишет правнук и виднейший исследователь Тютчева К.В. Пигарев, - навсегда закрылись двери тех домов, где прежде она была желанной гостьей. Отец от нее отрекся. Ее тетка А.Д. Денисьева вынуждена была оставить свое место в Смольном институте...» [26«по настоянию матери записывались в метрические книги под фамилией Тютчевых, что, однако, не снимало с них «незаконности» их происхождения и не давало им никаких гражданских прав, связанных с сословной принадлежностью отца. Под влиянием фальшивого положения, в котором оказалась сама Денисьева, пренебрегшая всем ради любимого человека, в ней начали развиваться религиозная экзальтация, болезненная раздражительность и вспыльчивость» [27«которые, - по позднейшим словам Тютчева, - все больше и больше подтачивали ее жизнь и довели нас - ее до Волкова поля, а меня - до чего-то такого, чему и имени нет ни на каком человеческом языке» [28].
Смерть Денисьевой от туберкулеза в 1864 году вызвала в поэте взрыв глубочайшего отчаяния, ярко сказавшегося в его стихах 1864-1865 годов и в письмах.
«Гноится рана, не заживает, - пишет он зятю Денисьевой А.И. Георгиевскому. - Будь это малодушие, будь это бессилие, мне все равно. Только при ней и для нее я был личностью, только в ее любви, в ее беспредельной ко мне любви я сознавал себя... Теперь я что-то бессмысленно живущее, какое-то живое, мучительное ничтожество» [29].
«Что сталось со мною? Чем я теперь? Уцелело ли что от того прежнего меня, которого вы когда-то, в каком-то другом мире, - там, при ней, знали и любили, - не знаю. Осталась обо всем этом какая-то жгучая, смутная память, но и та часто изменяет; одно только присуще и неотступно - это чувство беспредельной, бесконечной, удушающей пустоты» [30].
«Моему обычному раздражению способствует немало та усталость, которую я испытываю в погоне за всеми способами развлечься и не видеть перед собой ужасной пустоты» [31]. Причины, по которым Тютчев так жадно тянулся к людям, так боялся тоски, не были понятны «высшему обществу», в котором его признавали, по словам И.С. Аксакова, «за светского говоруна, да еще самой пустой, праздной жизни». «Его непоседливость, его скитание из дома в дом, тревожные поиски за новыми впечатлениями и интересами могли даже многим казаться несовместными с достоинством его «седин»...» [32].
Сложный характер Тютчева был странен не только посторонним. Дочь Тютчева пишет в своем дневнике об отце: «Он совершенно вне всяких законов и правил. Он поражает воображение, но в нем есть что-то жуткое и беспокойное» [33].
«страдальческую грудь волнуют отрасти роковые». Прошло два года после кончины Денисьевой - и Тютчев снова влюбился: в близкую знакомую Денисьевой, сорокапятилетнюю вдову Е.К. Богданову, рожденную баронессу Услар. Тютчев хорошо понимает, что теперь любовь не может дать ему ничего, кроме позора, утомления и горя. В год, когда она возникла, из-под пера поэта вышли такие знаменательные строки:
И старческой любви позорней Сварливый старческий задор. («Когда дряхлеющие силы...»)
Новое увлечение уже старого и больного поэта причинило ему много душевной боли, но владело им до конца его жизни.
1 января 1873 года Тютчев был разбит ударом (кровоизлияние в мозг). Лежа с парализованной половиной тела, с плохо поддающейся усилиям речью, Тютчев требовал, чтобы к нему пускали знакомых, с которыми он мог бы говорить о политических, литературных и прочих интересных вопросах и новостях. Он диктовал письма и стихи. Стихи уже не удавались, Тютчеву изменяло чувство ритма, но письма по-прежнему были полны мысли и оригинального остроумия. К весне Тютчеву стало лучше; он начал выходить.
9/21 июня 1873 года дочь Тютчева Дарья Федоровна пишет своей сестре Екатерине: «Бедный папа потерял голову. Страсть как будто бичует его. Эта особа (Е.К. Богданова. - Б.Б.) пытает его медленным огнем..., это она виновница его положения, она возбуждает его и без того больного, играя на его нервах, натянутых до последней степени...» [34
11 июня последовал новый удар, через несколько дней он повторился. Тютчев прожил еще месяц. На смертном одре он острил («Это мой Седан», «Я точно человек, продолжающий получать почту на том свете» и т. п.) и требовал политических новостей. Уже после того, как священник прочитал над ним отходную, он еще раскрыл глаза и спросил: «Какие получены подробности о взятия Хивы?».